— Последняя просьба, господа, — понизив голос, говорит Бергер. — Будьте предельно внимательны!.. Я вхожу первым и занимаю место в приемной. Через пять минут вы войдете тоже… — Два лейтенанта привстают со стульев. — Сидите, пожалуйста!.. Секретаршу надо отрезать от стола и окна. Наручники — сразу же… Я пригласил Марту, она поедет с нами и будет отвечать по телефону. С вокзала нас известят о прибытии Леграна. Никто не должен медлить, когда он переступит порог. Дай бог нам всем удачи!

Марта, толстая и сильно пахнущая духами, уже сидит в машине. Бергер познакомился с нею в канцелярии шефа абвера и сразу же оценил ее тупую силу и умение бегло говорить по-французски. Марта была обижена на шефа, переставшего спать с нею, и искала выхода своей досаде. Предложение перейти на оперативную работу пришлось как нельзя кстати, и Марта даже поделилась с Бергером мечтой о зачислении в СС — начальницей лагеря или хотя бы надзирательницей. Бергеру ничего не стоило пообещать ей свою помощь и таким образом приобрести человека, докладывающего ему о каждом шаге шефа…

Бульвар Осман не короче берлинской Унтер-ден-Линден, хотя и не так прям. Он тянется, слегка изогнутый, от рю де Фобург, пересекая улицу Курсель и площадь св. Августина, до слияния с бульваром Монтен. Галерея, Гранд Опера, памятник Лафайету… Бергер оглядывается в заднее окошечко. Черный ДКВ следует за его «хорьхом», как на буксире. Капитан Шустер со своей аппаратурой должен обосноваться квартала за два до «Эпок» и взять под контроль эфир. Не исключено, что Леруа сумеет выкинуть какой-нибудь фокус с рацией и подать аварийный сигнал. Шустер обязан во что бы то ни стало заглушить его, используя всю мощь передатчика.

Все предусмотрено. Все до мелочей!

Бергер кладет руку на плечо водителя. Слегка прижимает его.

— Здесь.

Сотня шагов отделяет его от подъезда, и он проделывает их не торопясь, стараясь не ступить в грязные лужи на тротуаре. Носки его лакированных туфель идеально чисты, даже влажный воздух не замутил их. Постукивая тростью по серым мраморным ступеням, Бергер поднимается на четвертый этаж. Стеклянная дверь конторы и золотые буквы на ней: «Эпок». Заранее сняв шляпу, Бергер нажимает начищенную бронзовую ручку и входит.

Приемная почти пуста.

— Мадам?

Жаклин смотрит на него с вопросительной полуулыбкой.

— Я из Швейцарии, мадам…

— Мадемуазель, — поправляет Жаклин.

— Ах, так… Тысяча извинений, ну конечно же… Месье Легран?..

— Он вам назначил?

— Я звонил вчера.

— Ваше имя?

— Я не, назвался… Луи Реске, строительные материалы…

Жаклин морщит носик, вспоминая.

— Так это были вы? Такое правильное произношение, сразу чувствуется иностранец… Боюсь, что огорчу вас, господин Реске, — месье Легран принимает только тех, кто записан. Кроме того, в час к нему прибудут представители авиации, они предупредили заранее… Может быть, вечером? Или завтра?

Единственный посетитель — слепой, — прислушиваясь к разговору, дымит сигаретой. Он молод, широкоплеч и очень плохо одет. Бергер никак не рассчитывал обнаружить в приемной такого оборванца. Не может быть, чтобы связные компрометировали Леграна своим видом. Но кто он тогда?

А Люсьен, помогающий Жаклин коротать одиночество и затащенный ею чуть не насильно, вслушивается в едва заметный немецкий акцент говорящего и с неудовольствием думает о странных знакомствах Жака-Анри. С одной стороны, Легран — превосходный парень, с которым можно быть откровенным; с другой — ведет дела — и небезвыгодные! — с нацистами. Как его понимать? Жаклин в восторге от него, говорит, что он настоящий патриот. Но она в «Эпок» без году неделю, сменила Жюля, расплевавшегося, по всей видимости, с Леграном именно из-за этих проклятых связей с бошами… Жаклин хорошая девушка; будь у Люсьена глаза, он постарался бы понравиться ей. Мужчина в его возрасте не должен жить без подруги… Добрый разговор сближает людей, и Люсьен уверен, что у них с Жаклин есть немало общего. Оба из бедных семей и досыта хлебнули горечи и войны…

Жаклин, ожидая ответа, открывает бювар.

— Что вы решили, месье Реске?

Бергер медлит.

С минуты на минуту войдут офицеры, а девушка сидит за столом, и нет никакой возможности выманить ее из-за него. Как быть? Вполне возможно, что в столе спрятана кнопка сигнализации. Нажатие — и за квартал отсюда зажжется какая-нибудь лампочка в подъезде и уже не погаснет, оповещая Леграна, что ему надо бежать. Выигрывая время, Бергер достает из кармана визитную карточку. На ней совсем другое имя, но это неважно; главное, успеть оценить обстановку. Парень не в счет. Он не притворяется слепым, глазницы его пусты. Служащие в соседней комнате отделены от приемной толстой капитальной стеной. Окна, ведущие на улицу, закрыты. То, что поближе к столу, наполовину затенено бархатной малиновой шторой. За шторой что-то стоит, какая-то тумба или подставка… Любезно улыбаясь, Бергер огибает стол и, держа карточку наготове, склоняется к Жаклин. Миг — и руки ее оказываются в его руках. Бергер одним движением выхватывает ее из кресла и валит на пол.

— Ни звука!

Слепой вздрагивает… Офицеры оказываются в комнате очень вовремя и успевают перехватить слепого, пытающегося встать.

— Тихо! Сидеть! Вы арестованы!

Бергер произносит это почти шепотом. Жаклин извивается в его руках.

— Наручники!..

Один из офицеров быстро защелкивает браслеты на запястьях Жаклин. Поднимает ее, как мешок, и бросает в кресло у стены. Опередив крик, затыкает рот платком.

— Вот и хорошо, — говорит Бергер. — Будьте умницей.

Толстая Марта — ноги ее как колонны, — загораживает дверь. Бергер манит ее пальцем, указывая на стол.

— Сядьте сюда.

Марта, хихикая, трясет жирными плечами. Проходя мимо Жаклин, слегка задевает ее бедром, но этого прикосновения оказывается достаточно, чтобы и Жаклин и стул ударились об стену. Бергер осуждающе покачивает головой.

— Сядьте, Марта. И не устраивайте цирк. Мы на службе!

Марта, продолжая хихикать, усаживается, и кресло издает треск. «Ну и кобыла! — думает Бергер. — Настоящее животное…» Второй офицер надевает наручники на Люсьена. Прошло всего минуты три, не больше.