— Не бойтесь, сэр, — сказал Чоллакомб. — Не сомневайтесь: я знаю, как приструнить претензии людей, которым не приходит в голову ничего другого, как барабанить в дверь господского дома самым что ни на есть отвратительным образом.

Кто-то усердно стучал дверным молотком, и эффект этого нарушения правил всякого приличия произвел на Чоллакомба такое действие, какого и желал майор. Из удивленного до глубины души старика он мгновенно преобразился в самое что ни на есть оскорбленное достоинство и неспешной торжественной походкой удалился из комнаты и проследовал по широкому коридору, ведущему через арку в холл перед парадным входом.

Хьюго прикрыл дверь и бросил быстрый изучающий взгляд на Ричмонда, сидящего за столом, опершись о него левой рукой. Ричмонд очень побледнел, но глаза у него были настороженными. Он ответил на пристальный взгляд своего кузена бодрой улыбкой.

— Я выдержу! — сказал он.

— Ага, выдержишь, храбрец! Дайте ему еще бренди, любовь моя, — сказал майор, ставя таз с покрасневшей от крови водой на пол рядом с диваном.

— Я опьянею, если выпью еще, — предупредил его Ричмонд.

— Я и хочу, чтобы ты был пьяным, парень, точнее, полупьяным. Не настолько пьяным, чтобы выболтать то, что не надо, но достаточно пьяным, чтобы у тебя был именно такой вид. И это будет довольно веской причиной, чтобы сидеть развалившись в кресле.

Хьюго повернул голову на звук открываемой двери, и Антее на какое-то мгновение показалось, что он весь напрягся. Но в комнату вошел Полифант своей быстрой и легкой походкой и аккуратно положил испорченный носок рядом с одеждой Ричмонда, брошенной в кучу.

Майор кивнул ему:

— Не могу выразить, как я тебе признателен, Полифант! Как только путь к отступлению будет чист, уходи отсюда. Не хочу вмешивать тебя в это дело, поэтому отойди в сторонку, и — большое спасибо!

— Сэр! — сказал Полифант с пафосом, поняв, что пробил его звездный час. — Любой другой приказ, который вы сочтете нужным дать мне, я выполню с готовностью, но я не переживу, если будут говорить, что Полифант оставил своего хозяина в минуту нужды или отступил перед лицом опасности.

— Если ты так считаешь, тогда можешь убрать этот отвратительный таз с глаз моих долой, — ехидно велел его хозяин.

Не прошло и пятнадцати минут, как майор вошел в гостиную. Еще до того, как он открыл дверь, было ясно, что задача продлить обмен мнениями между дедом и лейтенантом Оттершоу, возложенная на Винсента, не потребовала от кузена особых усилий. Казалось даже неправдоподобным, что Хьюго счел необходимым предпринять некоторые усилия для достижения этой цели, поскольку его светлость, как только ему сообщили, что лейтенант явился при оружии и с ордером на обыск, моментально разобиделся и принял боевую стойку.

Расстановка сил оказалась не совсем такой, на какую надеялся майор. На сцену боевых действий вступили две персоны, без которых можно было бы прекрасно обойтись: леди Аурелия все еще сидела за карточным столиком, а миссис Дэрракотт, облаченная в необъятную ночную сорочку, стояла рядом с ее креслом, на ее милом лице горел яркий румянец, и весь вид свидетельствовал о благородном негодовании. Лорд Дэрракотт также сидел, закинув ногу на ногу, за картами, его кресло было немного отодвинуто от столика. Перед ним вытянулся в струнку лейтенант, перед камином стоял Винсент, а дюжий сержант драгун занимал позицию на заднем плане. Физиономия служаки носила печать непоколебимой флегматичности, но хотя его внешний вид мог устрашить непосвященного, майор был тертым калачом, и ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что сержант Хул, исполненный решимости исполнить свой долг, был очень далек от того, чтобы разделить убеждение лейтенанта в том, что у него есть право врываться в дом дворянина точно так же, как и в убогое жилище обычного крестьянина.

Несомненно, сержант не горел желанием присутствовать при этом. Ему вообще не нравилось, что его направили в распоряжение таможенного управления, а когда дело дошло до необходимости сопровождать обычного офицера береговой охраны к раздражительному старому джентльмену, который сильно напоминал ему его непосредственного начальника — полковника, сержанту это понравилось еще меньше, поскольку, в отличие от лейтенанта Оттершоу (который ни в коей мере не соответствовал его представлениям о настоящем офицере), ему было очевидно, что старый лорд не из тех, с кем можно обходиться без особых хлопот, как он все больше и больше убеждался.

Лейтенант тоже чувствовал себя не в своей тарелке, однако был одержим чувством долга в духе кальвинизма и не столько страшился реакции лорда Дэрракотта, сколько презирал ее. Он убеждал свое начальство, что обращение за ордером на обыск, необходимым для предъявления его светлости, больше чем оправданно, однако отношение к этому делу таможенного управления было осторожным и нерешительным, и лейтенант прекрасно осознавал, что любая ошибка с его стороны приведет к катастрофическим последствиям для его карьеры. Он был решительно настроен предъявить ордер, но не ожидал, что это окажется так трудно.

Кроме того, он был не готов, что при сем будут присутствовать две дамы: одна — престарелая матрона с римским носом и сокрушительно аристократическими манерами, а другая — родительница его намеченной жертвы.

Миссис Дэрракотт появилась сразу же после прихода таможенного офицера. Причина ее появления была проста — она была уверена, что в дом своих предков вернулся Мэтью Дэрракотт. Следовательно, это повлечет за собой заботы приготовить ему постель и обеспечить сносный ужин. Поэтому миссис Дэрракотт захотела лично удостовериться, что приехал именно он, прежде чем давать распоряжения слугам. Когда же миссис Дэрракотт вошла в гостиную и увидела, что ее свекор бранит незнакомца, она приготовилась было поспешно ретироваться, но тут его светлость заметил ее и приказал войти и выслушать о своем сыне то, что этот незнакомец (которого он обозвал презренным чучелом) имеет неописуемую наглость говорить. Сначала она, казалось, пришла в полное недоумение по поводу обвинений, выдвинутых против Ричмонда, но к тому времени, когда в комнату вошел Хьюго, ее недоумение сменилось на горячее негодование.