Восемь дней спустя он развил те же мысли более подробно и составил целое послание, с которым познакомил всю страну.

По форме это был министерский циркуляр уголовным и гражданским трибуналам. Но, обращаясь к судьям, Дантон обращался к провинции, к департаментам, ко всем санкюлотам и обеспеченным людям Франции. Он знал, что во многих областях еще не решили, как расценивать восстание 10 августа. И он взял на себя инициативу все объяснить. Разумеется, этим он не только принесет пользу революции: он познакомит с собою страну, покажет гражданам различных категорий, что он-то и есть главный вожак, руководитель всех патриотов, вне зависимости от их частных взглядов и убеждений.

Первая фраза циркуляра была шедевром эпистолярного искусства:

«Обширнейший заговор готовился в Тюильрийском дворце и рухнул в момент своего начала, сорванный смелостью федератов восьмидесяти трех департаментов и сорока восьми секций столицы…»

Всего двумя десятками слов Дантон ясно показал два капитальных обстоятельства: что восстание было ответом на заговор роялистов и что оно проводилось силами всей Франции, при полном единодушии парижан и провинциалов. Значит, нечего думать и гадать. Восстание — необходимая мера, ответ на измену, акт спасения для всех честных французов. И одно из последствий этого акта — избрание его, Дантона, «…двадцатью пятью миллионами людей, самых свободных и могущественных в мире…» на должность «…министра революции…».

Крупными и смелыми мазками рисует Жорж свой политический портрет:

«…Пост, на который я был призван славным голосованием нации, куда я проник сквозь брешь, пробитую в Тюильрийском дворце в тот момент, когда грохот пушек стал последним доводом народа, не изменил меня: в должности министра я остаюсь прежним председателем кордельеров, сделавших так много в революционные дни — от 14 июля 1789 года до 10 августа сего года. Судьи Франции (читай: все граждане Франции) найдут меня тем же человеком, все мысли которого направлены к политической и личной свободе, охране законов и общественному спокойствию, единству восьмидесяти трех департаментов, процветанию государства и благополучию французского народа, и не к химерическому равенству имуществ, но к равенству прав и счастья…»

Так, подчеркивая, что он неотделим от народа, совершившего революцию, Дантон одновременно заверяет собственников, что он отнюдь не опасный человек, не смутьян, не «уравнитель» — он добрый и добродетельный буржуа, превыше всего ставящий «общественное спокойствие» и «процветание государства».

И в конце послания, увещевая судей, он повторяет Франции почти буквально то, что восемь дней назад говорил Парижу:

«…Обратите против изменников, против врагов родины и общественного благополучия острие меча закона, которое хотели направить вашими руками против апостолов свободы. Там, где начинается законное правосудие, прекращается суд народа».

Дантон — «министр революции» — громогласно заявляет, что революция хорошо сделала свое дело. Она убрала с дороги заговорщиков и расчистила путь патриотам. А теперь — теперь пора уступить место «законному правосудию», то есть ему, Дантону, это правосудие олицетворяющему.

В этом письме — одном из очень немногих писем, написанных его рукой, — Жорж Дантон как бы парит над полем боя. Он не становится ни на одну из сторон.

Коммуна? Он ее приветствует и одобряет все ее действия. Собрание? Он считает его законной властью и даже готов возглавить его депутатов. Он и за народ и за буржуазию одновременно. Он достиг вершины и теперь смело может руководить сражающимися, не допустив полного разгрома ни одной из армий.

Дантон — «министр революции» — остается прежним Дантоном из старого дистрикта Кордельеров. Он не изменил ни характера, ни поведения. Горячий и страстный человек действия, он понимал лучше, чем многие, что сейчас необходимы быстрота, решительность, смелость. Только подобные меры могли спасти Францию от внутренней и внешней угрозы, только они были пригодны для Дантона, связавшего себя прочными узами с революцией. Непревзойденный мастер революционной тактики должен был показать всю свою мощь и весь свой талант именно в эти дни.

Но Дантон перестал бы быть Дантоном, сыном своего класса, своей социальной группы, если бы он действовал без оглядки, если бы не сохранил ловкости и осторожности прирожденного дельца. В самые горячие минуты он не потеряет острого нюха буржуа, не сделает больше, чем нужно для партии «золотой середины». Он останется вождем этой партии, он будет «третьей силой» и в те дни, когда утвердится на вершине власти, и в те, когда начнет эту власть терять. От Исполнительного совета до «болота» Конвента ляжет хотя и извилистая, но твердо очерченная дорога.

Во вторник, 14 августа, Дантон покинул квартиру на Торговом дворе, чтобы вместе со всей своею семьей утвердиться в новом жилище: в роскошном особняке министерства юстиции.

Дом этот, называемый также Французской канцелярией, был построен во времена короля-солнца. Богато украшенный скульптурами и лепным орнаментом в стиле позднего барокко, он занимал всю ширину Ванд омской площади и некогда служил местопребыванием знаменитых канцлеров Старого порядка Агессо и Ламуаньона, Миромениля и Мопу.