В романе-эпопее «Шахта», созданном на основе воспоминаний одного из участников описываемых событий, перед читателем разворачивается масштабная картина в эпизодах нашего недавнего прошлого, трагического и героического. Ярко и достоверно, порой с горькой иронией, автор рассказывает о судьбах людей того времени.
Глава 1. Геодезия
Партия состояла из девяти человек и занималась подготовкой к триангуляции северо-восточной части острова Сахалин. В монотонном чередовании лесистых сопок требовалось найти подходящие места и соорудить вышки так, чтобы получилась система треугольников, со сторонами примерно километров по пятнадцати. День за днем и неделю за неделей мотались они в сером облаке кровососущей мошки от «точки» к «точке», как странные улитки, с неуклюжими двухпудовыми рюкзаками на плечах. В густой тайге, чтобы разобраться в особенностях рельефа, кому-то приходилось взбираться на верхушки высоких деревьев. Задиристый сибирячок Балабанов, из бывших казаков, вроде бы как специализировался у них на этом деле. Сам он сызмальства хаживал за кедровой шишкой, к тому же бывал уже в разных экспедициях и выставлял себя заправским профессионалом. Имел даже особенные железные когти, крепившиеся к сапогам. С их помощью он действительно лазил замечательно ловко.
А вот для студента-практиканта Слепко все еще было внове. Спервоначалу он, будучи юношей наивным и имея нерастраченный запас сил, влезал на лесины просто так, как бы для собственного развлечения. Особых приспособлений у него не было. Он просто обхватывал ствол руками и ногами и лез, наподобие молодого мишки. Как-то раз на привале начальник отряда Грехов застукал его на высоченной пихте.
– А у вас это неплохо получается, молодой человек, – заметил он тем же вечером, когда вся компания, расположившись вокруг дымящего костерка, неторопливо потягивала из казенных жестяных кружек обжигающий черный чай. – Скажите, вы, что же, высоты совсем не боитесь?
– Нисколько! – похвастался студент и соврал. На самом деле он и лазил-то для того только, чтобы научиться преодолевать страх. Тогда его стали назначать попеременно с Балабановым, а он не смел сознаться в своем глупом вранье и не отказывался.
Случилось это, когда отряд уже больше месяца промаялся в тайге. Отупевшие от усталости, грязные, насквозь прокопченные, они вышли к поселку Котангли, в широкую, продуваемую всеми ветрами долину. Им показалось, что попали в настоящий город. В самом центре над длинным приземистым бараком исполкома возвышалась исполинская деревянная радиомачта.
На следующий день, когда личный состав наконец вдоволь отоспался, отпарился и в целом отмяк, Грехов устроил производственное собрание.
– Такое дело, ребята, – немного скованно начал он, – сами ведь знаете, в этом районе нету подходящих сопок, поэтому нам придется использовать в качестве репера эту вот идиотскую мачту. Ну а чтобы, это самое, засечь ее, как обыкновенно, инструментом, кому-то придется укрепить на верхушке флаг. Ничего не попишешь. Но приказывать я никому не хочу. Может, охотник сам объявится?
Тут все, конечно, посмотрели на Балабанова, но тот заартачился:
– Ни в жисть не полезу! Кончен разговор!
– Так ты чего, выходит, сдрейфил?
– Сдрейфил не сдрейфил, а все ж таки не заставите. Я, промежду прочим, не нанимался по мачтам лазать! Тут и снасть моя не подходит. На дерево, скажем, это за ради бога, это завсегда можно. А мачты там всякие – извиняйте, гражданин начальник! Пуговкин пускай лезет, он, это самое, в матросах состоял, вечно брешет про подвиги свои.
– Почему Пуговкин? – вскинулся тот. – Как чего, так сразу Пуговкин! И кто это тут брешет? Еще посмотреть надо, кто больше брешет!
– Вы же сами нам рассказывали...
– И чё, что рассказывал, товарищ Грехов? Верно, иной раз приходилось на мачты карабкаться. Помню, в Атлантике дело было. Шторм – девять баллов! Судно наше, между прочим, не малое было, а так его болтало, что верхушка мачты в самые гребешки окуналась. Ну, вызывает меня капитан. «Так и так, – говорит, – выручай, брат Пуговкин, пропадаем, на тебя одного надёжа осталась. Срочно требуется фонарь на мачте укрепить». Я, само собой, под козырек: «Не извольте беспокоиться, господин капитан, все будет исполнено!» Наливает он мне, значит, своей рукой полный стакан коньячку и…
– Будет вам, Пуговкин! – поморщился Грехов. – Так что, Балабанов, ты окончательно отказываешься?
– Окончательно, Григорий Иванович, боюсь, голова закружиться может, уж больно высока, стерва.
– Но когда на деревья, ты…
– Так я же и говорю, деревья-то – совсем другое дело! Ветки вокруг и все такое. А эта голая, как штык, и высотой поди метров за сто. Короче, делайте со мной, чего хотите, хошь стреляйте, а не полезу я!
– Ладно, раз ты так боишься, неволить не буду...
Начальник партии раздраженно дернул щекой и еще раз оглядел подчиненных, сидевших перед ним на разномастных стульях в подсобке местного клуба. Карпуша, пожилой проводник из гиляков, посасывал, как обычно, свою длинную трубочку и с большим интересом разглядывал противопожарные плакаты на стенах. Четверо других аборигенов по-русски вообще плохо понимали и вид имели безучастный. Собственно говоря, выбора не было.
– А вы, Слепко, тоже боитесь?
– Почему вы так думаете? – обмерев, промямлил тот.