Они вскарабкались на вершину. Железный Совет полз вперед, вокруг него звенели молоты, в облаках дыма из его труб, как листья на ветру, кружили вирмы. Каттер наблюдал за движением поезда, внезапно ощутив, насколько необычны его очертания, кирпичные и каменные надстройки, веревочные мосты между вагонами, сады на платформах и печные трубы посреди состава, дымившие не хуже паровозных.

А на востоке из камня торчали ржавые ружья милицейского образца.

В прилегавших к пятну землях, которые простирались до самого Нью-Кробюзона, стояла степная осень. Пассажиры Совета внимательно смотрели на озера, леса и холмы, а потом на свои карты. Они не могли поверить, что все это взаправду.

Снова пошли в дело карты, сохранившиеся с тех времен, когда Железный Совет был поездом ТЖТ. Вечный поезд еще не покинул бежевое пятно с поперечной черной штриховкой, означавшей малоизученные территории, но чем дальше к востоку, тем яснее становился рисунок: пунктир редколесья, акварельная гладь болот, четкие контуры гор. Это была уже не та дикая земля, по которой прокладывали железную дорогу, но подступы к городу. Совет мог прочертить по этой карте свой маршрут.

Они проверяли и перепроверяли. Это было настоящее откровение, которое впечатлило и ошеломило всех.

– За тем длинным озером. Толстоморск останется на юге. Нам надо обойти его и как можно скорее добраться до северного берега. Мы принесем в Нью-Кробюзон свою справедливость.

Даже сознание того, что их преследует милиция, не пугало.

– Они пошли за нами даже по краю пятна, – рассказывал Каттеру Иуда. – И привели в действие ловушку, которую я поставил в зоне.

Ни один милицейский отряд еще не заходил так далеко. А эти, должно быть, поняли, что Совет возвращается, и решили выполнить свою задачу до конца.

– Мы подойдем близко к горам. – (Хребет длиной в полтысячи миль простирался до самого Нью-Кробюзона, и до него было еще несколько дней пути. Но очертания кряжа уже показались на горизонте.) – Мы их обойдем; проведем поезд через предгорья. И на Нью-Кробюзон.

Идти оставалось несколько месяцев, но время шло быстро. Разведчики отправлялись узнать, где нужно поставить мост, навести переправу или осушить трясину, а где понадобится вмешательство тоннелестроителей и геомагов. Пульс истории забился чаще.

Мастер шепота Дрогон сиял, делясь с Каттером своими восторгами: они прорвались, дошли, почти добрались до дома!

– Это нужно занести на бумагу, – шептал он. – Записать. Такое еще никогда никому не удавалось, хотя многие пробовали. Конечно, до конца пути еще далеко, и земля впереди плохо нам знакома, но теперь мы точно доедем.

Иуда сидел на крыше вагона и разглядывал внезапно ставший привычным пейзаж.

– Это небезопасно, совсем небезопасно, – твердил он Каттеру.

Иуда много времени проводил один, слушая свой вокситератор.

– Каттер, Иуда, – обратилась к ним Элси, – нам надо вернуться в Нью-Кробюзон.

После смерти Помроя ее почти не было слышно. Элси обрела спокойствие, которое позволяло ей жить, замкнувшись в одиночестве.

– Мы не знаем, что там происходит; мы не знаем, как там дела. Надо сообщить им, что мы близко. Это может поколебать равновесие. Изменить ход вещей.

Впереди был еще долгий путь и много препятствий.

– Она права, – шепнул каждому из них Дрогон. – Надо все узнать.

– Не думаю, что в этом есть смысл, – сказал Иуда. – Но мы пойдем, когда настанет время. Пойдем и приготовим им радушную встречу.

– Но мы же не знаем, что там…

– Нет. Но это и неважно.

– О чем ты, Иуда?

– Неважно.

– Ну, что ж, если он не хочет идти, то и не надо. Я пойду один, – зашептал Дрогон. – Я вернусь в город, поверьте.

– Нас все равно найдут, – сказала Элси. – Даже если мы отклонимся на юг, в Толстоморске о нас, скорее всего, услышат.

– Как будто Совет не разберется с обыкновенными людишками из какого-то Толстоморска, – фыркнул Каттер, но она перебила его:

– А если нас найдет Толстоморск, то и Нью-Кробюзон тоже. И придется иметь дело со всеми сразу. С теми, кто идет за нами сейчас, и с теми, кто найдет нас позже.

Один из вагонов вечного поезда изменялся. Все уже решили, что вышли из окрестностей Вихревого потока без особых потерь, не считая больных жуткими болезнями в вагоне-лазарете и умирающих. Но, очевидно, не все миазмы пятна действовали мгновенно. Когда какотопическая саркома навалилась на товарный вагон, в нем находились трое. Состав трясся по высокогорным лугам, между альпийских трав и тычущих в небо каменных пальцев. Однажды утром, когда все кругом припорошил мелкий, как пыль, снежок и укладчикам приходилось дышать себе на пальцы, прежде чем взяться за молот, дверь вагона заело. Те, кто остался внутри, могли лишь кричать сквозь щели в деревянной обшивке.