– Дело пошло, – весело сказал как-то Старая Вешалка. – А когда мы все закончим, когда наш друг сможет, наконец, пробраться наверх и встретиться сам знаешь с кем…

Бандиты переглянулись, и Ори заметил несколько косых взглядов в свою сторону: люди Торо не верили, что при нем можно говорить, но и удержаться тоже не могли. Он проявил осторожность и подавил желание спросить: «С кем? Кто этот сам-знаешь-кто?»

Но Старая Вешалка уже глядел на тумбу для объявлений, распухшую от многих слоев афиш. На ней красовался подписанный крупными печатными буквами гелиотип, грубое изображение знакомого лица, на которое и смотрел Старая Вешалка, продолжая говорить. Ори его понял.

– Скоро мы покончим со всем этим, – сказал старый какт. – Все изменится после того, как наш друг кое с кем повстречается.

Ори много дней не видел Спирального Джейкобса, а когда наконец напал на его след, то оказалось, что старик совсем спятил. Он давно не бывал в приюте. Джейкобс выглядел изможденным, еще более неухоженным и грязным, чем обычно.

По наводке других всеми позабытых мужчин и женщин Ори наконец нашел его в Вороне. Бродяга плелся мимо огромных центральных магазинов, мимо статуй и величественных фасадов из мрамора и недавно чищенного белого камня. В руке у Джейкобса был мел; через каждые несколько шагов он останавливался и, бормоча что-то себе под нос, рисовал на стене едва заметный бессмысленный знак.

– Джейкобс, – окликнул его Ори, и бродяга обернулся, так сильно взбешенный его вмешательством, что парень даже вздрогнул, но старик тут же взял себя в руки.

Они сидели на площади Биль-Сантум в окружении фокусников. Позади них в теплом закатном свете густо чернело здание Вокзала потерянных снов, – массивное, впечатляющее, оно поражало разнообразием стилей, а из пяти арок-пастей пятью лучами вырывались железнодорожные ветки, придавая постройке сходство со звездой. К западу от вокзала взмывал в небо Штырь – тонкая и высокая милицейская башня. Казалось, что Вокзал потерянных снов опирается на нее, как человек на посох.

Ори посмотрел на семь проводов, расходившихся с вершины Штыря. Один из них уходил на юго-восток, через квартал красных фонарей и славный целительным воздухом Каминный вертел, через Барсучью топь, квартал ученых, к еще одной башне, а затем к острову Страк, где у слияния двух рек заседал парламент.

– Это мэр, – сказал Ори, хотя Спиральный Джейкобс его, казалось, не слушал, играя с куском мела и думая о своем. – Команде Торо надоело бороться с милицейскими капралами и прочей шушерой. Они хотят покончить со всем сразу. Убить мэра.

Со стороны могло показаться, будто Джейкобс спятил настолько, что ничего не понимает, но Ори видел его глаза, видел, как тот открыл и снова закрыл беззубый рот. Неужели он удивлен? А к чему еще могут стремиться благородный разбойник и его люди?

И хотя Ори говорил себе, что рассказал обо всем Джейкобсу из чувства долга, считая, что старый боец и товарищ Джека-Полмолитвы имеет право знать правду, дело было не только в этом. Ведь именно Джейкобс втянул Ори, пусть и не напрямую, в это жестокое и благородное дело – политическое убийство. Осуществление такого плана, был уверен Ори, потребует смелости, силы, сведений и денег. И это только для начала.

– Приходи завтра на суп, – сказал вдруг Джейкобс. – Обещаешь?

Ори пообещал. И наверное, даже догадывался, что было в сумке, которую принес ему Джейкобс. Но все же, сидя поздно вечером в своей комнате, один, при свече, он не смог сдержать вздоха удивления.

Деньги. В монетах и ассигнациях. Тяжелые столбики монет, тугие пачки ассигнаций, десятки разных валют. В основном, конечно, шекели, нобли и гинеи, отчеканенные, самое позднее, десятки лет назад, но попадались дукаты, доллары и рупии, сандноты и таинственные боби, квадратные монеты и крохотные слитки золота из приморских провинций, из Шанкелла, из Перрик-Ная и даже из городов, в существование которых Ори не очень верил. То был осадок жизни разбойника или пирата.

Приложенная к нему записка гласила: «Вклад. В Хорошее Дело. В память о Джеке».

Голем смотрел на спящих путников. Он стоял у недогоревшего костра и был выше человека, даже выше какта. Крепко сбитый, со свисающими вперед ручищами, он чем-то напоминал обезьяну. Голем сутулился, его спина была седлообразно выгнута, а глиняная кожа потрескалась от солнца.

На заре пробудившиеся насекомые атаковали его большое тело. Голем не шевелился. Пух и споры полетели над ложбиной, где укрылись спящие. Ветерок холодил их кожу. Беспощадная жара осталась на юге.

Первым встал Дрогон. Когда проснулись остальные, он уже ушел на разведку, и Элси с Помроем последовали за ним, чтобы Каттер побыл наедине с хозяином голема.

Каттер сказал:

– Зря ты сбежал, Иуда. Надо было остаться.

Иуда спросил его:

– Ты получил деньги, которые я оставил?