— Смотри, какой распорядительный! Ну, пойдём, показывай своё хозяйство…

Они оставляют трактор на горе. Семён ведёт всех вниз и рассказывает обо всём подробно и обстоятельно, словно пробыл здесь не сутки, а целый месяц. Ему известно, в какую сторону повёрнут радиатором грузовик, откуда к нему лучше подобраться, где поставить трактор… Взрослые слушают молча, порой переспрашивают. Митя и Павлик бродят за ними безмолвными тенями.

После осмотра Колокольцев и Пинчук долго молчат. Предстоят большие трудности. Трудно будет спустить трактор вниз с такой вышины — это первое. Не легко будет и вытянуть машину на отмель. А отмель — единственное место, где трактор может подойти вплотную к воде. И даже если всё это и удастся проделать, придётся поднимать грузовик в гору. Тоже не простое дело…

Задумавшись, Пинчук усаживается на пенёк у края просеки и закуривает. Он выжидательно посматривает на Колокольцева: что-то скажет инспектор? Должен понимать, что дело предстоит нешуточное.

Колокольцев молчит: и у него невесело на душе. Вчера возился всю ночь с аварийщиком из городского торга, сегодня авария в десять раз сложнее.

— Как, инспектор? Что будем делать? — слышит он вопрос Пинчука.

Широкое лицо Пинчука озабочено, хитроватые глаза перебегают с предмета на предмет и явно не хотят встречаться с глазами Колокольцева. Колокольцеву понятно: ох, не хочется, очень не хочется трактористу браться за трудное дело! Но как прикажете поступать? Взяв себя в руки, Колокольцев твёрдо и решительно говорит:

— За чем приехали, то и будем делать.

— Н-да! Значит, трактор спускать?

— А ты как думал? Обратно покатим?

— Сам видишь, обстановка сложная, — кивнув на обступившие залив скалы, говорит Пинчук.

— Допустим, сложная. Дальше что?

— Ни черта нам здесь не сделать. Только намучаемся да ещё трактор угробим…

— Ну-у, пое-ехали!

Колокольцев с ожесточением хлещет хворостинкой по голенищу сапога. Потом неожиданно произносит:

— Ты, Василь Дмитрич, когда-нибудь в палатке зимовал?

— То есть как в палатке? — не понимает Пинчук.

— В обыкновенной палатке. Над тобой метель воет, степь кругом, снег во все щели лезет, мороз этак градусов на тридцать. Ни раздеться, ни помыться…

— Ты к чему это? — удивляется Пинчук, — Армию вспомнил?

— Зачем армию? Я ребят вспомнил, которые на целине зимовали. Машина-то ведь из Алаганского совхоза. Её по всей области ищут.

Груз на ней, может, такой, что цены нет. А мы с тобой сидим на пенёчке рядышком, покуриваем и рассуждаем: не то вытаскивать машину, не то домой поехать, чайку попить…

— Агитируешь? Зря! В политике я не хуже тебя разбираюсь.

Семён, ни на кого не глядя, произносит:

Я смотрел груз-то, хотел ещё в лодку докладывать да на берег вывезти, да уж больно тяжелущие ящики, одному никак не поднять. — Помолчав, как бы про себя, добавляет: — Надо бы вытащить машину: вода-то для неё вредная, попортить может.

— Тоже мне адвокат нашёлся! — ворчит Пинчук.

Он докуривает папиросу, втыкает огнём в землю, придавливает каблуком и встаёт.

— Так спускать, значит, трактор? — спрашивает он ещё раз.

— Само собой, — подтверждает Колокольцев и тоже встаёт.

Они поднимаются в гору, туда, где на самой вершине стоит трактор. Стоит и сверкает своими никелированными прожекторами-глазами, точно всматриваясь в бескрайные горные дали, в леса и озёра — в места, на которых ему придётся потрудиться.

Пулемётной дробью рассыпался над озером треск мотора-пускача. Он работает с минуту, не больше, потом слышатся глухие, благодушные хлопки.

Сначала редкие, они быстро учащаются, и вот уже все звуки исчезли в густом и басовитом рёве главного мотора.

Шевельнувшись, трактор наклоняется, словно хочет посмотреть землю, потом начинает осторожно ползти вниз.

Идёт он не прямо, а зигзагами, то двигается вперёд, то пятится назад, выбирая более пологий путь. Дверцы кабины открыты и беспрерывно хлопают, то распахиваясь, то закрываясь.

— Василь Дмитрич нарочно их не закрыл: в случае чего выпрыгнет. Как же, ведь опасно! — торопливо поясняет Митя, и голос его дрожит от волнения. Если бы не шагающий неподалёку от трактора Колокольцев, Митя давно бы умчался к машине — так его, горячего и бесшабашного, тянет туда, где опасно.

Опасно… Это простое слово обжигает Павлика, заставляет сильнее биться сердце. Он много читал об опасностях и приключениях, но это были какие-то книжные приключения, придуманные опасности, а эта вот опасность настоящая. Ведь трактор может перевернуться так быстро, что и выпрыгнуть не успеешь, и тогда конец, гибель. Вот почему Василий Дмитриевич так неохотно согласился спускать трактор с горы: не потому, что не хотел, а потому, что надо было рисковать жизнью. Но тогда об опасности не было сказано ни слова, — видимо, об этом не принято говорить…