– Пойдем в кабинет, – сказал я.

– Куда?

– В туалет, – сказал я.

Мы вернулись в зал и сели за свой столик.

– Ты совершенно нормально сложен, – сказал я. – Абсолютно. И тебе не о чем беспокоиться. Просто, когда смотришь сверху, все уменьшается. Пойди в Лувр и погляди на статуи, а потом приди домой и посмотри на себя в зеркало.

– Эти статуи могут быть непропорциональны.

– Нет, они очень неплохи. Многих людей вполне удовлетворило бы такое телосложение.

– Но почему она так сказала?

– Для того чтобы сбить тебя с толку. Это древнейший в мире способ сбить человека с толку. Скотт, ты просил меня сказать тебе правду, и я мог бы сказать тебе значительно больше, но это правда, и остальное не важно. Можешь сходить к доктору.

– Не хочу. Я хотел, чтобы ты сказал мне честно.

– Теперь ты веришь мне?

– Не знаю, – сказал он.

– Пошли в Лувр, – сказал я. – Он совсем рядом, только перейти мост.

Мы пошли в Лувр, и он посмотрел на статуи, но все еще сомневался.

– Одна девушка, – сказал он, – была очень мила со мной. Но после того, что сказала Зельда…

– Забудь о том, что сказала Зельда, – посоветовал я. – Зельда сумасшедшая. Ты абсолютно нормальный человек. Просто поверь в себя и сделай то, чего хочет эта девушка. Зельда просто погубит тебя.

– Ты ничего не знаешь о Зельде.

– Ну хорошо, – сказал я. – Остановимся на этом. Но ты пришел обедать для того, чтобы задать мне вопрос, и я попытался ответить тебе честно.

Но он все еще сомневался.

– Хочешь, посмотрим картины, – предложил я. – Ты видел здесь что-нибудь, кроме Моны Лизы?

– У меня нет настроения смотреть картины, – сказал он. – Я обещал кое с кем встретиться в баре «Ритц».

Много лет спустя в баре «Ритц», когда уже давно кончилась вторая мировая война, Жорж, который стал теперь старшим барменом, а в те дни, когда Скотт жил в Париже, был chasseur 42, спросил меня:

– А кем был этот мосье Фицджеральд, о котором все меня спрашивают?

– Разве вы не знали его?

– Нет. Я помню всех клиентов того времени. Но теперь меня спрашивают только о нем.

– И что вы отвечаете?

– Что-нибудь интересное, что им любопытно услышать. Но скажите, кем же он был?

– Это был американский писатель, который писал в начале двадцатых годов и позже и некоторое время жил в Париже и за границей.

– Но почему я его не помню? Он был хороший писатель?

– Он написал две очень хорошие книги и одну не закончил, но те, кто хорошо знает его творчество, говорят, что она была бы очень хорошей. Кроме того, он написал несколько хороших рассказов.

– Он часто бывал в нашем баре?

– Кажется, часто.

– Но вы не бывали у нас в начале двадцатых годов. Я знаю, что в те годы вы были бедны и жили в другом квартале.

– Когда у меня были деньги, я ходил в «Крийон».

– Я знаю и это. Я очень хорошо помню, когда мы познакомились.

– Я тоже.

– Странно, что я совсем его не помню, – сказал Жорж.

– Все эти люди умерли.

– Однако людей не забывают, хоть они и умерли, и о нем меня все время спрашивают. Вы должны рассказать мне о нем что-нибудь для моих мемуаров.

– Хорошо.

– Я помню, как вы с бароном фон Бликсеном явились сюда однажды ночью… В каком это было году? – Он улыбнулся.

– Он тоже умер.

– Да. Но его забыть нельзя. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Его первая жена прекрасно писала, – сказал я. – Она написала, пожалуй, самую лучшую книгу об Африке, какую мне приходилось читать. Кроме книги сэра Сэмюэля Бейкера о притоках Нила в Абиссинии. Включите это в свои мемуары. Раз вы теперь интересуетесь писателями.

– Хорошо, – сказал Жорж. – Барон был человеком, которого нельзя забыть. А как называлась эта книга?

– «Вне Африки», – сказал я. – Бликсен очень гордился тем, как писала его первая жена. Но мы познакомились задолго до того, как она написала эту книгу.

– А мосье Фицджеральд, о котором меня все время спрашивают?

– Он бывал тут во времена Фрэнка.

– Тогда я был chasseur. Вы ведь знаете, что такое chasseur?

– Я собираюсь написать о нем в книге о первых годах жизни в Париже, которую буду писать. Я дал себе слово, что напишу ее.

– Прекрасно, – сказал Жорж.

– Я опишу его таким, каким увидел впервые.