Увы, точно имя отправителя установить не удалось, однако ряд признаков (звание, удивление из-за отставки, совпадение но времени, упоминание деревень) вполне четко указывают на Дагостини. Вполне возможно, что не только жители Котово пострадали от его рук в те дни. Из этого письма становится ясно, насколько та линия защиты, которую Дагостини выстраивал в суде, соответствовала реальности. Зарубежные специалисты также утверждают, что Дагостини «отличился» преступлениями и жестокостью против мирного населения также и во время службы в рядах французской милиции в 1944 г., за что был отправлен в отставку{618}. После освобождения Франции от немцев Дагостини был расстрелян.

По мнению германского историка Мюллера, беспощадность французов свидетельствует не о том, что они хотели «поквитаться за 1812 год», а скорее об общей брутализации форм ведения войны. Постоянные акции в тылу армии, попытки немцев установить контроль над огромными пространствами; при этом в отношении населения применяются самые жестокие методы насилия и подавления, вроде расстрелов всех «подозреваемых в связях с бандами» и сожжения населенных пунктов. Мюллер утверждает, что сыграл тут свою роль и момент нередкого уклонения партизан от прямых боестолкновений; в итоге солдаты отыгрывались на гражданском населении{619}.

Подобной точки зрения придерживается и Кнопп, но уже в общем смысле: «Так как партизаны даже на непросматриваемой местности уклонялись от непосредственной конфронтации с немецкими войсками, жертвами всеобщих немецких карательных и разбойных акций стало гражданское население»{620}. Сюда же стоит добавить идеологию, которой придерживалась часть личного состава, порождаемое ею отношение к мирному населению, и своеобразную «вольницу», с отсутствием четкой линии фронта и регулярных (во фронтовом смысле) боевых действий. Все это в совокупности зачастую производило разлагающий эффект на расквартированные французские части.

Иногда дело доходило даже до столкновений с местными коллаборационистами: «Стоявшие в местечке N. французские легионы [так в тексте. — О.Б.] часто грабили население. Однажды группа солдат пошла в деревню, расположенную в полукилометре от местечка, где [они] забрали у крестьянина лошадь с повозкой и убили свинью-матку, а сами скрылись. Крестьянин обратился за помощью в сельхозкомендатуру. Сельхозкомендатура была заинтересована в развитии свиноводства, тем более деревня находилась вне угрозы нападения со стороны партизан. Сельхозкомендатура при помощи орсткомендатуры нашли свинью на кухне у французов и отдали [ее] снова хозяину. Но крестьянин не успел выехать за местечко, как группы французских солдат снова забрали свинью, а крестьянина избили и бросили в речку. Проходящие люди, видя совершившееся, заявили первостоящему полицейскому посту, который подал сигнал тревоги, по которому пришла полицейская группа. В результате стычки французских солдат с полицейской группой был убит один французский солдат и ранен один полицейский»{621}.

Несмотря на все это, немцы считали, что французы «сражаются храбро» и охотно пользуются свободой в определении характера боевых действий, которую им давала относительная самостоятельность. Тем не менее, как констатировали те же немцы, за «постоянные грабежи их ненавидело население»{622}.

Еще один момент: французы считали, что пользуются успехом у женщин. Каких-либо ограничений здесь легионеры не терпели, говоря: «Пусть нас кастрируют, но не мешают делать то, что мы хотим!»{623} Один из партизан вспоминал об одном подобном эпизоде зимы — весны 1944 г.: «Впереди показался хутор. Остановились. За запорошенным окном — свет. Знаем, что крестьяне, да еще на хуторе, в столь поздний час свет не жгут: спят. Вперед пошли Волков и Устинов. Видим, остановились. Мы приблизились. Па фоне света в окне маячил вооруженный винтовкой человек: часовой — догадались мы сразу. Ребята “сняли” его. Фонариком сигналят нам. Распахнув дверь, Барбаш с автоматом и гранатой в руке ворвался в дом. За длинным столом сидели пьяные французы. В углу под иконами сидела старушка с отвисшей от страха челюстью. К ней прижались маленькие девочка и мальчик. На столе горели светильники, стояли бутылки, закуска, вперемешку с окурками. В спальне, за дощатой стеной, оккупанты по очереди насиловали молодую хозяйку, которая, по-видимому, была без памяти. Насильники тыкали в нее сигаретами. Всего “вояк” оказалось восемь человек. Мы их в лесу расстреляли…»{624}

Бытовая сторона бесконечных «зачисток» и рейдов, а также состояние сознания некоторых французов описаны в мемуарах волонтеров: «Каждый патруль был лишь предлогом для мародерства. Поскольку партизаны делали то же самое, местное население и нас встречало такой же показной вежливостью»{625}.

Еще один легионер, помимо описания боевых действий с партизанами, не забыл в своих мемуарах рассказать и о том, как он со своими сослуживцами воровал мед из ульев, стрелял по курицам из пулемета и сжигал деревни{626}. По его словам, в символическом смысле, орел на униформе, во время операций по захвату продуктов, мог бы был быть заменен на стервятника{627}. Операции по захвату продуктов у населения, по словам автора, преследовали цель лишения партизан фуража и питания, которое они (партизаны) все равно бы отняли.

Такова ситуация с несколькими отдельными случаями военных преступлений, совершенных солдатами ЛФД. Учитывая практику антипартизанских операций, можно не сомневаться, что были и другие эксцессы подобного рода; выявить их поможет подробное изучение архивов. Пока что сложно определить точный процент, который французские батальоны, за период их трехгодичного пребывания в Белоруссии, внесли в общую статистику преступлений (т.е. за все время оккупации). Главная проблема в том, что в уничтожении «подозреваемых» во время проведения «зачисток» участвовали если не все, то большинство подразделений, привлеченных к этим акциям, поэтому часто сложно установить, кто именно сжег ту или иную деревню или убил ее жителей. Сколько точно «подозреваемых» или гражданскою населения было уничтожено именно французами в рассматриваемой антипартизанской операции (операциях)? Пока что ответить на этот вопрос можно лишь частично.

Еще одной гранью этой чувствительной темы является участие французских легионеров в процессе уничтожения евреев: найденные на сегодня документы дают основания полагать, что это участие имело место быть весной 1942 г. во время переформирования ЛФД (1 эпизод).

Подводя итог по теме военных преступлений, можно констатировать, что эта тема нуждается в привлечении новых источников и пока еще ждет своего исследователя, который тщательно изучит се в полном объеме.