Приезжая с царевнами на Марциальные воды, царица Прасковья не раз вызывала к себе из пустыни Андрея Дионисьевича, проводя с ним в беседах многие часы, причём во всё время её пребывания на водах он вынужден был жить на Петровских Заводах, никуда не отлучаясь. Однако он понимал, что проводит время не впустую. Его беседы с царицей и царевнами не прошли впустую. Впоследствии, когда одна из дочерей царицы Прасковьи — Анна Иоанновна — стала русской императрицей, на поклон к ней от всей Выговской пустыни приехал стряпчий Стахий Осипович. Когда выговского посланца допустили до императрицы, она, взглянув на него, спросила: «Не ты ли, старичок, часто похаживал к покойной матушке моей Парасковии Феодоровне и книги читовал?» На это Стахий Осипович отвечал, что не он, но их настоятель Андрей Дионисьевич. Тогда Анна Иоанновна сказала: «Я помню его: ибо часто видывала ещё в девицах у матушки». Всё это она произнесла «весма приятным видом и весёлым гласом при многих господах».

Случилось тут быть и одному архиерею господствующей церкви, который в присутствии императрицы попытался спровоцировать выговского посланника. «Почему, — спросил архиерей, — вы раскол с нами учиняете?» Стахий спокойным голосом отвечал: «Мы не учиняем расколу никакого: но точию (только. — К.К.) молимся Богу по древлепечатным книгам». На это архиерей надменно произнёс: «Да какие старопечатные у вас книги? Что врёшь? Книги все есть одни». Здесь уже не выдержала императрица Анна. «Никак ты архиерей, — сказала она, — и старинных книг не знаешь, а в спор входишь. Есть старопечатные книги те, которые при первых царях печатаны: и сих у покойной матушки моей много было. Я сама видала и читывала, из коих одна псалтырь и теперь есть у меня в кабинете: в ней же напечатано креститься двумя перстами — так, как они крестятся». И при этом она указала на Стахия с товарищем. Архиерей же, как повествует Житие Андрея Дионисьевича, «весма обробел, и великом от оного постыждения не знал, что более и говорить: но немы быша, по писанию уста его». Императрица Анна изволила пожаловать выговцев деньгами и платьем и отпустила их с миром. Известно было также 18 писем императрицы Андрею Дионисьевичу.

Несмотря на огромный груз хозяйственных и организационных забот, который ложился на плечи выговского киновиарха, а также на постоянную необходимость иметь дело с различными представителями светской власти, с «мирскими» людьми, волей-неволей предаваться мирской суете, — не забывал Андрей Дионисьевич и о духовном делании. Сохранились удивительные свидетельства о его ревности к непрестанной молитве. «Никогда же убо преклоняшеся в леность к молитве, — повествует автор его Жития, — аще бы и много предписанными трудами когда бы и отягощен, всегда бо по уставной службе, преданной от церкви всякому боголюбивейшему иноку и христианину творити, еще же и на всяк день в келии своей каноны глаголаше: Исусу сладчайшему, акафисту Пресвятей Богородицы, и Ангелу хранителю. К сему же и нощное келейное правило поклонами неотложно повсегда исполняше». [83]

Столь большое молитвенное правило, которое Андрей Дионисьевич выполнял неизменно, даже находясь в дальних путешествиях или после тяжёлых работ, никогда не было ему в тягость, поскольку на молитве он отдыхал душой. «Самое свойственное мняшеся быти упокоение, еже умныма и телесныма очима присно зрети на превысочайшее всетворителное Божие существо: и всегда поминати сладчайшее Божие имя…» К молитвенному правилу присоединялось ежедневное чтение Священного Писания. Многие места из Ветхого и Нового Заветов Андрей Дионисьевич знал наизусть и при случае мог свободно цитировать.

Для Выговской обители Андрей Дионисьевич не щадил ни сил, ни здоровья, неустанно заботясь о церковном благочинии. Не раз выступал он в соборной часовне с проповедями. До наших дней дошло около 45 записанных его проповедей, 19 слов и посланий на церковные праздники. Много приходилось ему заниматься и хозяйственными нуждами Выговской и Лексинской обителей.

Случившийся 15 мая 1727 года пожар уничтожил все строения на Лексе. Надо было что-то срочно предпринимать. Решено было строить обитель на новом месте. Работа закипела. «Сам настоятель Андрей колик (сколь великий. — К.К.) труд подъя, колик подвиг показа, невозможно ми есть сказати словом, на всяк бо день хождаше на работы с сиротами, на всяк день надсматриваше работников. И толь велие попечение имеяше о строении, елико всех мужественных мужественнейший, всех крепких крепчайший и всех ревнивых ревнителнейший бяше и видяшеся, видяше сирот и больничников без покоев пребывающих и толико о сем боляше сердцем, толико скорбяше душею, яко всего нужнейшее дело имяше обители строение и кое дело совершися без онаго? Кое здание монастырское создася без того? Кая келия не име того основателя? Кая сень не стяжа его художника? Кое бревно не осязася руками оного? О руки блаженныя: кто ублажит вас по достоянию?» [84] — восклицает историк Выговской пустыни.

Новая обитель была построена, но это строительство значительно подорвало силы Андрея Дионисьевича. Здесь приключилась новая беда. Будучи по общежительским нуждам в Каргополе, Андрей со своим спутником подвергся ночному нападению разбойников. «Вдруг на-стречю весма борзо едущия попались злыя некакия люди и закричали недоброгласно: “Что за люди?” Извощик же отвеща: “Выговляне”. Они же диаволом на се научени суть, крикнуша: “О тот то нам и надобен”, и бросились, аки лютыя звери на блаженнаго отца, никакия им никогда досады не учинившаго, но точию им тогда прекротко тако глаголавшаго: “Помилуйте, добрые господа, чюжестраннаго человека”. Но они убо безмилостивии никакия милости над ним не учиниша: и толико его тогда озлобиша (избили. — К.К.), яко еле жива оставиша».

Весь избитый и изувеченный, Андрей Дионисьевич был привезён на постоялый двор, где ещё долго не мог прийти в себя. О происшествии узнали воевода и другие представители городских властей, которые принесли выговскому киновиарху свои соболезнования. Многие советовали подать челобитную с описанием примет разбойников для их скорейшей поимки. Но Андрей Дионисьевич не последовал этому совету, не дал волю мстительности. Он лишь смиренно говорил: «Аще попустившему их Создателю моему тако мя за грехи моя праведно наказати: то кто аз есмь бренный, земля и пепел, восхощу противитися святей Его воли, и благодетелей толиких, и таковых, духовно мя облагодетельствовавших, буду озлобляти. Не буди ми сего никогдаже сотворити». Так это дело и осталось без всякого расследования.

Андрей же, оправившись от полученных увечий, возвратился назад в монастырь. Однако с тех пор он начал недомогать. Особенно его мучили головные боли. Удивительно! Столько раз ему удавалось избежать преследования властей, тюрьмы, пыток, несмотря на козни обличаемых им яростных гонителей древлеправославия — митрополита Иова Новгородского, епископа Питирима Нижегородского и иеромонаха Неофита. А здесь, казалось бы по глупой случайности, «веема неприличное и самое такое безделное по изволению Божию прииде». Сам ни разу никого в своей жизни не обидевший, без всякой видимой причины, ни за что он был избит до полусмерти, и нанесённые ему увечья приблизили скорую кончину: 1 марта 1730 года, в третью неделю Великого поста, настоятель Андрей Дионисьевич, князь Мышецкий, скончался в возрасте 56 лет.