Здесь федосеевцы прожили до 1719 года, когда по доносу их бывшего наставника Константина Фёдорова, присоединившегося к господствующей церкви и впоследствии получившего сан священника, к ним была послана воинская команда, разорившая новые обители. Поводом к разорению послужил ложный донос о якобы скрывающихся здесь беглых солдатах. Многие, испугавшись, бросили всё и разбежались, кто куда мог: Евстрат Васильев бежал в Польшу, где продолжил свою проповедь, другие бежали в Курляндию, Лифляндию, Валахию, Стародубье и иные места. Благодаря этому федосеевское учение распространилось по всей России и далеко за её пределами, так что вплоть до конца XIX века последователи Феодосия Васильева оставались одним из самых многочисленных беспоповских согласий. «В 1720—1760-х федосеевские общины в северо-восточной части Речи Посполитой — в Ступилишках (Лифляндия), Балтруках (Курляндия), в Давыдове (позже Себежский уезд Витебской губернии), в Гудишках и др. — сделались одними из видных руководящих центров раннего федосеевства за границей. Между этими зарубежными и федосеевскими (также поморскими) общинами в России поддерживалась связь, происходила оживлённая переписка и иногда проводились собеседования» [107] .

Что касается Ряпинской обители, то она (несмотря на ложность доноса) в 1722 году была уничтожена, колокола, иконы и старинные книги были отвезены в Юрьевскую Успенскую церковь, а сама моленная обращена в лютеранскую кирху. Удивительная история! Веротерпимость в Российской империи распространялась на все религии, включая магометанство, язычество и буддизм. Одни лишь староверы, коренные русские люди, должны были терпеть всевозможные притеснения и гонения за свою приверженность вере своих предков — древлеправославию.

Массовая эмиграция русских старообрядцев в Польшу продолжалась на протяжении всего XVIII века, тем более что большого труда это не составляло. Документы того времени свидетельствуют, что россияне из соседнего Великолукского уезда «проходили в Польшу в день». Переход границы облегчало и то, что пограничные заставы были маленькими и располагались на большом расстоянии друг от друга. «Начатое в 1723 году сооружение пограничного рубежа Рига — Великие Луки — Смоленск не только не обеспечивало надлежащей охраны с российской стороны, но и было настолько ненадёжным, что сквозь него по потайным тропам и дорогам из России в Речь Посполитую и обратно почти беспрепятственно проезжали малые и большие группы людей с повозками, гружёнными имуществом» [108] . Указ императрицы Анны Иоанновны, изданный по Ведомству военной коллегии 19 мая 1739 года, гласил: «Её Императорскому Величеству известно учинилось, что крестьяне оставя свои домы, бегут в Польшу, а особливо из Великолуцкой, Псковской и Новгородской Провинций, которых при границах в некоторых местах за сведением форпостов, а в иных за малолюдством удерживать некому. Того ради, Её Императорское Величество указала: Смоленского гарнизона один полк, укомплектовав людьми, мундиром, ружьём и амунициею, отправить немедленно на Великие Луки, и по прибытии туда распределить по форпостам, начав от Лук Великих до самой Лифляндской границы; а в прочих местах такие форпосты содержать, как прежними Её Императорского Величества указами определено, во всём непременно, и о непропуске таких беглых за границу, по всем пограничным форпостам подтвердить наикрепчайшими указами» [109] .

Однако никакие форпосты не могли удержать русских людей, не желавших изменять вере своих предков, от бегства за границу. Пограничный комиссар майор Сковидов писал из Псковской провинции в Сенат 16 октября 1762 года: «…многие отступники от Православной кафолической церкви превратились к проклятой Раскольнической ереси, чрез лесные наставления находящихся тамо (в Польше. — К.К.) везде здешних же беглецов той ереси лжеучителей и так один другого, хотя бы который из них и вознамерился из раскаяния о своем преступлении, не допускают; да иной час от часу не токмо по одиночке или семьями, но целыми деревнями со всеми своими пожитками и скотом дезертируют…» [110]

Один из первых историков старообрядчества в Витебской губернии единоверческий священник Василий Волков (Волкович) опубликовал в 1867 году любопытные документы, переданные ему «стариком раскольником филипповского согласия, живущим в Невельском уезде на рубеже Витебской и Псковской губерний». Документы представляли собою шесть контрактов. «Это бумажные ветошки, на которых за сто лет тому назад записаны имена домохозяев, выходцев из Великороссии раскольников и некоторые условия на поселение их в Невельском уезде в имениях Радзивиллов. Писаны эти контракты по-польски, однообразно слово в слово, с занесением только других деревень и домохозяев. Самый точный перевод сих контрактов на русскую речь — гласит следующее: “1769 года ноября 8 дня. Я нижеподписавшийся выдаю сие моё условие или контракт, на основании данной мне доверенности графинею Констанциею Радзивилловою воеводшею Минскою и поверенным комиссаром Францем Вышинским от Его Сиятельства князя Иеронима-Флориана Радзивилла, хорунжего великого княжества Литовского, выходцам из России (имена…) в том, что им дозволяется поселиться на земле Невельского уезда, Фарантовского войтовства в деревнях… названных и занять земли сколько им нужно; за пользование этою землёю имеют или платить аренду, положенную в инвентаре 8 октября 1750 года; а если же не пожелают проживать на той земле, то по уплате арендных денег, могут проживать где пожелают. Поверенный и эконом Довкинд”. В шести такого содержания контрактах поименованы следующие домохозяева: Филипп Григорьев, Федот Меркуров, Иван Меркуров, Григорий Онуфриев, Емельян Ларионов, Денис Сергеев, Емельян Данилов, Стефан Сергеев, Юрий Гаврилов, Марк Григорьев, Евдоким Никифоров, Василий Севастеев, Лев Григорьев, Василий Григорьев, Евстафий Григорьев, Алексей Григорьев, Киприан Симонов, Роман Фёдоров, Моисей Фёдоров, Косьма Фоков, Константин Фоков, Ларион Алексеев, Михаил Моисеев, Стефан Лукьянов, Герасим Игнатьев, Максим Титов и Карп Агафонов с родственниками их» [111] . По мнению В. Волкова, всё это были староверы-филипповцы, которые могли оказаться на территории Речи Посполитой после предпринятой ими в 1765 году попытки захвата Зеленецкого монастыря в Новгородской епархии и последовавшей за этим гарью, однако каких-либо подтверждающих это мнение фактов у нас нет.

Контракт, заключённый поселенцами, не заключал в себе никаких стеснительных условий и даже предоставлял им право оставлять занятую ими землю и искать другую. «Раскольники в Витебской губернии селились на порожних местах помещичьих имений, на землях, принадлежавших монастырям униатским и латинским и выбирали преимущественно места лесистые, самые глубокие и уединённые трущобы. Заселение таких мест, которые до того ни помещикам, ни монастырям не доставляли никакой пользы, было неожиданною находкою как для тех, так и для других. В первые десятки годов поземельная плата, или по-здешнему аренда, была самая ничтожная; она производилась грибами, орехами, ягодами, вывозкою дров, мёдом и прочими мелочами. Но это зависело не от бескорыстия владельцев, а от расчётов их. Им нужно было сперва, чтобы раскольники обстроились, обселились и распахали землю, а потом они уже возвышали цены на землю и, как раскольники жили без контрактов и без паспортов, землевладельцы прибирали их в свои руки и некоторые записывали крепостными» [112] . И действительно, в дальнейшем мы видим, что уже дети, внуки и всё потомство упомянутых выше вольных поселенцев вплоть до 19 февраля 1861 года были крепостными князя Витгенштейна, Кардо-Сысоева, Соколовских, Меллина и других помещиков.

Благодаря близости границы и той лёгкости, с какой её можно было преодолеть, в конце XVII — начале XVIII века на территории русско-польского приграничья (Невельский и Себежский уезды) складывается пять локальных групп старообрядцев со своими духовными центрами [113] . Один из них — это уже упоминавшаяся Русановская обитель в Крапивенской волости Невельского уезда. Впоследствии здесь находилась старообрядческая деревня Обитель. Старая Обительская моленная просуществовала до начала XIX века. Затем, уже в начале XX века, была построена новая моленная, просуществовавшая до 30-х годов. Также в 1907 году была построена моленная в располагавшейся неподалёку деревне Молотовке.

Другой центр — деревня Большой Пружинец, неподалеку от озера Язно, служившего в XVIII веке границей Речи Посполитой с Россией. Первые документальные сведения о Пружинской моленной относятся к 1826 году, а о пружинских наставниках — к 1802 году, однако по ряду косвенных данных она существовала еще в ХYIII столетии [114] .

Третий крупный центр — обитель близ деревни Давыдово в Себежском уезде, основанная сыном Феодосия Васильева Евстратом. Видимо, первый после разорения Ряпинской мызы духовный центр федосеевцев находился именно здесь. В пользу этого говорит тот факт, что в окрестных деревнях прошли первые значительные федосеевские соборы: в 1721–1722 годах — в деревне Яблонец, в 1728–1729 годах — в деревне Голубово и, наконец, в 1739 году, 11 июня, в деревне Давыдово. На Давыдовском соборе присутствовало 30 духовных лиц, множество книжных и простолюдинов. «Практически все положения Собора касались вопроса о браке. По сути, это было подтверждение установлений Собора 1694 года о запрещении духовным жить в “келиях наединении с зазорными лицы, и с духовными дочерми, и с девицами, и с женами не жить и со старейшими, и с применицами”. Впрочем: “Такоже учинить и простым человеком… А тем житием чтоб заскверну душ своих не погубить”. Собор положил избирать на послужение либо “старейших жён”, либо лиц мужского пола. Людям духовным молодых же “жён и девиц” в стряпухах и за келейниц не держать. За несоблюдение сего установления положено отлучать. Положил Собор разводить и тех, кто окажется в родстве духовном — один кум у мужа и жены и вместе жить не велеть. Что касается новожёнов, венчавшихся в еретической церкви или сошедшихся без венчания, смешанных браков (половинок), когда один из сожителей не принадлежал к федосеевщине, то положено таковых на покаяние не принимать, детей не крестить, на службу не пускать, совместно с ними не пить, не есть. Запрещение распространялось и на окрещённых детей новожёнских до тех пор, пока они “отцов своих не отстанут”, исключение по крещению делалось при болезни детей, однако родители при этом давали обещание разойтись, приходящих же “от мира”, которые покинут своих сожителей и вновь вступят в сожительство, положено крестить только после развода и впредь “им вкупе жити не велеть”. Под страхом отлучения духовным отцам в случае нарушения постановлений запрещено принимать на исповедь и крестить детей» [115] .