У подножия скалы Андрей увидел грязно-белые землистые потоки, поскреб их пальцем и лизнул — во рту моментально стало солоно.

И стал трудиться он как проклятый, тщательно выбирая соляные капли, стараясь не пропустить даже махонькую крупицу. И не беда, что собранная пригоршня соли была напополам с землей, зато посоленная рыба становится сразу же вдвое вкуснее.

Распрямляясь во весь рост, он заметил краешком глаза в траве странные листья. Раздвинув их руками в стороны, выдернул один пучок — на нем висел маленький черноватый комочек. Присвистнуть было отчего, то была дикая репа, впервые видимая им в жизни.

Скоро лужайка выглядела не лучше хорошо пропаханного кладоискателями места, но полкило репы было помыто и дожидалось своей участи.

Вместе с дюжиной крепких белых грибов, что попались на глаза оголодавшему Робинзону.

Никитин еле дожил до вечера и с энтузиазмом вечно голодного студента набросился на ужин.

Впервые он не доел двух запеченных, хорошо посоленных сазанов (их в озерке водилось до чертиков, улов просто богатейший), нафаршированных репой, что отдаленно напомнила ему любимую картошку, грибами и чесноком.

На десерт Андрей приготовил компот и помыл пару груш. Вот только отдал ему дань внимания уже без видимой охоты, объевшись горячим, так что живот округлился футбольным мячом.

Сидя вечером у костра и с сытой ленивостью посматривая на коптящуюся рыбу, он неожиданно для себя нашел в мыслях то, что его мучило весь день.

Дубы и груши растут в Европе, в ее реках плавают сазаны и форель. Следовательно, занесло его, не хрен знает куда. Вот только почему здесь больно девственна природа, которую человек изгадил давненько, с превеликим для себя удовольствием?!

А тут за два дня ни одного гомо сапиенс. Да и в небе отсутствуют всякие ракеты, спутники и самолеты, неизменные признаки технократической цивилизации.

— А не занесло ли меня в прошлое, причем в такое, когда людей пещерными именуют?

Мысль была дикой, однако, тщательно ее пережевав, Андрей нашел вывод здравым, хотя в голове не укладывалось, каким это он образом переместился не только в пространстве, но и во времени.

И тут Никитин впервые за эти дни вспомнил о поздно приобретенной семье, за которую, впрочем, сильно не волновался, а если положить руку на сердце, то даже чувствовал немаленькое облегчение — уж больно опостылела ему недолгая семейная жизнь.

Грех ругать Анну, она хоть и нудила дома, но характер был еще тот, оторва. Даже была ласкова, не доставала всякими просьбами и занудством — баба, которая хлебнула в жизни лиха, постоянно будет ценить непьющего и нетребовательного мужа, который к тому ежемесячно получает приличные для деревенской жизни деньги.

Но вот, как говорится, была без радости любовь, разлука будет без печали. Да и как тут любить, если в последнее время даже в общую постель он ложился больше по обязанности, не испытывая к жене ни малейшего влечения, — залез, как кролик быстренько потерся и тут же отвалился в сторонку, подальше, давить на массу. А сейчас, когда она в положении, и подавно…

Не пропадет женушка — пенсию ей оставят до конца жизни, по случаю потери кормильца.

Его берет и удочку найдут, наверняка обшарили весь берег, ну а так как он здесь, то там его на все сто считают утопленником и уже вычеркнули из списка живущих на той грешной земле.

Теперь в семье его большой рот исчез, правда, добавится маленький, но так как Андрей откровенно бездельничал, супруге хлопот резко убавится.

И Никитин решительно выбросил из головы немного тяготившее его семейное бытие — оно уже в далеком прошлом или… будущем, ничего не попишешь, ничего не изменишь. Баста!

Как ему надоела за эти два года прозябания пресная гражданская жизнь, когда адреналин впрыскивается в кровь только на сеновале с чужой бабой, когда ее муж с топором по двору бегает и орет, что «всех покрошит в мелкую стружку».

Один раз в сельском райцентре он не выдержал таких воплей очередного несчастного рогоносца и внятно тому объяснил, что поздно кричать, когда жена давно стала прожженной шлюхой, а в большом селе не спал с ней только очень ленивый тунеядец или законченный импотент.

Бабы порой действительно такие суки, что муж зачастую узнает о своих рогах, когда в дом соседа зайти не может, калитку ими цепляет. Но сложившийся веками ритуал — вещь обязательная, потому осквернять мордобитием традицию нельзя, вот и приходилось от всякого дохлого сморчка через плетень сигать и огородами уходить.

Как тогда он скучал о войне, навеки отравленный ее трупным ядом. Вот это была, по его мнению, настоящая жизнь — могут убить, конечно, но такова жизнь солдата. Зато сам опередить врага сможешь, и тогда по тому молитвы читать будут.