— Думать нечего, — коротко бросил Ольстин, — уходить надо.

— Надо, — согласился Игорь. — Вот дождемся наших сорвиголов и двинем обратно, к Северскому Донцу.

Вдогонку за дружинами Владимира и Святослава умчались несколько Игоревых гридней на быстрых лошадях.

Незаметно подкралась ночь.

Русичи разожгли костры, варили на ужин баранину, делились впечатлениями о бескровной победе.

Вышеслав бродил среди костров, проверял караулы. Отовсюду слышались шутки и смех.

Особенно весело было возле костра, где балагурил Ельша, княжеский трубач. Послушать рыжего весельчака собрались многие дружинники из Вышеславовой сотни и из сотни Омели.

Вышеслав запросто общался со своими воинами, поэтому те не замолкали при его приближении, а, наоборот, всячески выказывали сотнику свое расположение. Вот и сейчас, едва Вышеслав появился у костра, ему сразу уступили место рядом с Омелей, подали жирный кусок мяса на ноже.

У Вышеслава от вида и запаха баранины аж слюнки потекли. Обжигаясь, он принялся жадно есть, не обращая внимания на стекающий по пальцам жир.

Между тем кто-то из молодых дружинников, видимо подзадоривая Ельшу, обратился к нему:

— Скажи, друг Ельша, правда, что какой-то заморский звездочет хотел тебя в свои помощники взять, да передумал из-за твоего длинного языка?

— Не столь длинного, сколь скабрезного, — с ухмылкой вставил Омеля, знавший Ельшу с детских лет.

Ельша с невозмутимым видом швырнул в костер обглоданную кость. И, вытирая жирные пальцы о порты, промолвил с лукавой улыбкой:

— Лучше послушайте, други, присказку одну, тогда поймете, коль не дурни набитые, почто разошлись мы с тем звездочетом.

Дружинники теснее обступили Ельшу, сидевшего на скатанном войлоке с видом султана. Все приготовились слушать, не забывая и про мясо, которое воины вылавливали кто ножом, кто прутом из стоявшего на треноге большого котла с кипящей водой.

Ельша пригладил свои рыжие непослушные вихры и тоном сказителя начал:

— Жили-были Задница и Рот…

У костра прыснули. Ельша продолжил как ни в чем не бывало:

— Причем жили они рядышком, можно сказать, соседствовали, даже дружили. Поэтому частенько на пару сиживали у ворот на лавочке.

Рот по своей природе был вельми болтлив, а Задница, наоборот, часто бывала молчалива и задумчива. Рот всюду бывал, ибо всюду его приглашали из-за веселости его. Задницу же никто в гости не звал, все ее избегали… по некоторым причинам.

В паузе и интонации Ельша проскользнул тот полунамек, благодаря которому непристойность облагалась в приличную для уха фразу. Вместе с тем был верно обозначен нужный акцент, что и подтвердил смех слушателей.

— Задница была горда, поэтому никогда не жаловалась соседу на всеобщее к ней пренебрежение. Она даже пыталась убедить его в том, что, мол, ее все избегают, не в силах сравниться с ее умом, нежели из-за запаха и вида.

У костра опять грянул смех, поэтому рассказчик ненадолго умолк.

— Однажды теплым вечером Задница и Рот, как обычно, сидели на скамейке и слушали соловья, — вновь заговорил Ельшы. — Вообще чаще говорит Рот, поскольку все про всех знал, а Задница обычно с умным видом помалкивала. Но в тот вечер Рот вдруг стал подражать щебету соловья, и так его это раззадорило, что он воспроизвел уханье филина, посвист ястреба и кваканье лягушки — все у него получалось.

А в конце Рот возьми да и изобрази те звуки, кои присущи только Заднице, причем тоже с большим умением.

Так Рот-забавник хотел подшутить над соседкой. Но Заднице эта шутка не понравилась. С недовольным видом она заявила соседу, что Господь наделил его даром не просто говорить и петь, но также умением воспроизводить множество других звуков, приятных для слуха. Рот же, словно в насмешку над своим даром, изображает то, что никак не выставляет его с хорошей стороны…

Задница еще долго распространялась в таком духе.

Когда она наконец умолкла, Рот ей в ответ молвил следующее: «Тебе ли, Задница, нравоучать меня и попрекать некрасивостью тех звуков, коими ты сама знаменита и окромя которых ты ничем больше не можешь порадовать слух?! С какою легкостью я передразниваю тебя, с такою же и подражаю, соловью, оттачивая свой Божий дар и на дурном и на хорошем. Тебе же, соседка, при всей твоей щепетильности и брезгливости до конца дней уготована участь отравлять слух и воздух».

И Задница стыдливо покраснела, ибо лучше всех говорит о пристойности тот, кто знает толк и в дурном и в хорошем. И как бы ни старалась выглядеть пристойной Задница, вид ее и тем более речь всегда говорят об обратном.

Такими словами закончил Ельша свою необычную присказку.

— Что же, друг Ельша, тот звездочет и слова по-русски вымолвить не мог, а только…

Слово, прозвучавшее в конце фразы, вызвало у костра такой взрыв хохота, что сюда устремились ратники от ближних и дальних костров, желая узнать причину столь бурного веселья.