— Кушайте, кушайте, пожалуйста, — угощала она раненого.

Анни налила для гостя горячий кофе с молоком в большую чашку и положила побольше сахару.

— Пейте!

Гость жадно ел кашу и запивал ее кофе.

— Что, вкусно? — справлялась каждую минуту Мери. Он молча кивал головой.

— Проголодались? — улыбалась Анни, глядя на гостя.

— Да… Два дня не ел ничего горячего. Анни удивилась:

— Разве в погранотряде едят не каждый день?

— Я пошутил…

Гость кончил есть. На щеках проступил румянец. Он почувствовал, как вместе с теплом к нему вернулись силы.

— Ну, спасибо, хозяюшки!

— На здоровье, товарищ… Луми… — Мери запнулась:- Лумимиези!

— Как ты сказала? Повтори-ка, — заинтересовался гость.

— Лумимиези! — четко повторила Мери. Гость улыбнулся:

— Почему Лумимиези?

— Такая у вас занятная фамилия, — засмеялась Мери.

— Потому что вы очень походили на снежного человечка, когда вас нашли в лесу красноармейцы, — пояснила Анни.

— Ну, а как меня зовут? — спросил гость.

— Онни! — поторопилась Мери.

— Правильно! — сказал гость. — Правильно, меня зовут Онни Лумимиези. И как это вы про меня все знаете?

— Про вас все всё знают. Иван Фомич рассказывал и в газетах писали…

— А кто такой Иван Фомич?

— Не знаете Ивана Фомича? Наш учитель… Ну, конечно, вы его не знаете, — вспомнила Анни. — Товарищ Андреев не пустил его к вам. Вы еще тогда без памяти лежали…

— Да, да… да, — подтвердил гость.

Теперь он отлично понимал, что его принимают за кого-то другого. За какого-то товарища Онни Лумимиези. Наверное, за того проводника с его страшной собакой Диком…

Но теперь с ними покончено. Их тела закоченеют на морозе. Голодные звери растащат, сожрут их трупы раньше, чем их хватятся здесь, в поселке, или на заставе, а он уйдет.

Но перед уходом он выспросит и узнает у этих двух девочек все, что ему надо.

— Ну, а как тебя зовут? — обратился он к рыженькой девочке.

— Мери Ивенс. Мой папа — машинист.

— А тебя? — повернулся он к сдержанной, молчаливой Анни.

— Анни Кярне. Мой отец — здешний лесник.

— И давно? Ты, верно, родилась в этой избушке? — ласково спрашивал гость.

— Нет, что вы… мы в лесниках недавно… с осени перебрались сюда, после Кондия.

— А кто такой Кондий?

— Лесник был, только он убежал.

— Почему?

— Он кого-то прятал у себя на полатях в женской одежде, а когда товарищ Большаков понял и хотел его схватить, он в него выстрелил, а сам убежал…

— Так… Ну-ка, давайте мне сюда валенки, — потребовал гость.

И это было сказано таким тоном, что Мери без всяких возражений полезла на печь за валенками.

Гость прильнул к окну на одно мгновение и отпрянул.

Страшная маска из-под нахлобученной до бровей шапки глядела в избу.

Сквозь стекла громадных автомобильных очков за ним наблюдали с большим любопытством узкие серые глаза…

В избе раздался веселый смех — будто бросили на пол горсть серебра и оно раскатилось по всем углам.

— Не бойтесь! Это Юрики в противогазе, — смеялась Анни.

В морозном воздухе послышалась песня. Одна из тех песен, которые поются только в нашей родной стране.

Десятки шагов заскрипели на снегу. Зазвучали в сенях голоса…

Распахнулась дверь, и в избу ввалилась шумливая группа ребят. Увидев гостя, они на минуту смолкли. Затем отдали пионерский салют и не совсем стройно, но громко и весело прокричали:

— К труду и обороне всегда готовы!

— Вот! — взмахнул Юрики самодельным противогазом.

— Речь-то скажи, речь, — подтолкнул его сзади Тяхтя.

— Я забыл речь, — беспомощно оглянулся на него Юрики.

— Можно без речей, друзья, — любезно сказал гость.

— Здравствуйте, товарищ Лумимиези! — заулыбались ребята. — Это — вам… — и, преодолев смущение, они вручили ему гостинцы.

Матери прислали пирогов, калиток, блинов… Всего, что было вкусного в выходной день на столе лесорубов. А от себя каждый из ребятишек принес какое-либо свое «сокровище».

— Вот возьмите… Он вырастет и будет, как ваш померший Дик, трепать ихнего брата.

Юрики вынул из-за пазухи и поставил на пол своего щенка.

Гость взял щенка к себе и принялся гладить его.

Он гладил щенка, слушал болтовню ребят и гул большой толпы людей, высыпавших из лесу на освещенную луной полянку, к избе. Он хорошо видел их в оттаявшее окно.