Я стоял, прислонившись к стене. Мы не виделись месяца три. Он окинул меня долгим взглядом и был явно потрясен моим диким видом.

– Дэниел, – наконец произнес он тихим и хриплым голосом.

Не хватало еще, чтобы он пожалел меня! Я засунул большой палец левой руки в карман, принял максимально небрежный вид и заставил себя ухмыльнуться.

– Привет, Эдуард.

Он с облегчением рассмеялся.

– Я вижу, вам все нипочем, – сказал он. Ну что ж… пусть он так думает.

– А вы не могли бы употребить свое влияние, чтобы я смог принять ванну?

– Обещаю и ванну и все, что захотите, как только вас освободят.

– Освободят? Насовсем?

– Насовсем, – кивнул он. – Они отказываются от обвинения. Мне не удалось скрыть своей радости.

Он иронически улыбнулся.

– Они решили, что не имеет смысла тратить общественные фонды и судить вас, все равно дело кончится полным оправданием. Убийство в целях самообороны, ничего незаконного.

– Я был убежден, что они мне не верят.

– Они проверили все факты. Ваши показания подтвердились и теперь совпадают с официальной версией.

– А Хамбер… в порядке?

– Кажется, вчера он пришел в сознание, но еще не может отвечать на вопросы. Вам разве не сообщили, что он вне опасности?

Я покачал головой.

– Тут народ не из болтливых. А как Элинор?

– Хорошо. Небольшая слабость, больше ничего.

– Мне страшно жаль, что она впуталась в эту историю. Это я во всем виноват.

– Нет, дорогой мой, она сама, – возразил он. – И вот еще что, Дэниел… насчет Пэтти… я вам такого наговорил…

– К черту все это, – прервал я. – Нечего ворошить старое. Когда вы сказали «освободят», вы имели в виду – сейчас, сию минуту?

– Да.

– В таком случае я бы хотел убраться отсюда немедленно. Вы ничего не имеете против?

Он огляделся кругом и непроизвольно поежился. Встретившись со мной глазами, он сказал извиняющимся тоном:

– Я не предполагал ничего подобного. Я слегка усмехнулся.

– Я тоже.

Мы отправились в Лондон – сначала машиной до Ньюкасла, а оттуда поездом. Из-за задержки в полиции, связанной с обсуждением некоторых формальностей (мне еще предстояло выступить свидетелем на следствии по делу о смерти Эдамса), вожделенную ванну пришлось отложить – иначе мы опоздали бы на экспресс Флайинг Скотсмен» [19] , в котором у Октобера были заказаны места. Я не успел даже переодеться.

Войдя за Октобером в вагон-ресторан, я собрался было сесть напротив него, но тут официант схватил меня за локоть.

– Эй, ты, – грубо проговорил он, – выметайся отсюда! Здесь только для первого класса.

– У меня билет в первый класс, – мягко объяснил я.

– Да что ты? А ну-ка, покажи.

Я вынул из кармана кусочек белого картона. Он фыркнул и показал головой, что я могу сесть. Затем обратился к Октоберу:

– Если он будет вам мешать, сэр, вы только скажите мне, и я его быстренько выведу, с билетом он или без билета.

И он ушел, покачиваясь в такт движению поезда. Нечего и говорить, что весь вагон-ресторан немедленно повернулся, чтобы разглядеть наглеца. Я с улыбкой уселся напротив Октобера. У него был чрезвычайно смущенный вид.

– Не беспокойтесь за меня, – сказал я. – Я уже привык. – В эту минуту я осознал, что и в самом деле привык к подобному обращению и что меня это больше не волнует. – Но если хотите, можете делать вид, что не знаете меня. – Я открыл меню.

– Обижаете.

Я улыбнулся ему поверх меню.

– Хорошо.

– Ей-богу, Дэниел, вы неподражаемы. Вас можно сравнить только с Родди Беккетом.

– Мой дорогой Эдуард… разрешите предложить вам хлеб.

Он засмеялся, и мы продолжили свой путь в Лондон, вполне довольные друг другом, – самая странная на вид пара, чьи головы когда-либо покоились на крахмальных белых подголовниках поезда британской железной дороги.

Я налил себе еще кофе и взглянул на часы. Полковник Беккет опаздывал на двадцать минут. Голуби мирно сидели на подоконнике, а я поудобней устроился в кресле и с удовольствием вспомнил свой визит к парикмахеру Октобера, который подстриг мне волосы и сбрил наконец гнусные бачки. Сам парикмахер (кстати, потребовавший плату вперед) был удивлен достигнутым результатом.

– Ну вот, теперь мы больше похожи на джентльмена, а? Но я бы еще предложил… помыть голову.

Я с готовностью согласился на мытье головы, после которого граница чистоты прошла по середине моей шеи. Потом, в доме Октобера, я испытал фантастическое блаженство, шагнув из своего грязного барахла в большую горячую ванну, и удивление, облачившись в собственную одежду. Я посмотрел в зеркало – оттуда на меня глядел человек, приехавший из Австралии четыре месяца назад, человек в хорошем темно-сером костюме, белой рубашке и синем шелковом галстуке. По крайней мере, это была прежняя оболочка. Но внутри я уже не был прежним, и никогда не буду.