Детские крики уносил ветер, и они были слышны все слабее и слабее.

Ричард продолжал стоять на том же месте. Сердце его сильно билось: запоздалый страх, он чуть было не стал свидетелем гибели ребенка.

Он нервно теребил клочок бумаги в кармане, скатывая его в трубочку, и это его успокаивало.

Когда отец и сын скрылись из виду, Ричард вытащил бумажку из кармана. Это были стихи из Послания к Коринфянам, которые он недавно переписывал. Несколько фраз пришли ему на ум: «И я был у вас и в немощи, и в страхе, и в великом трепете». Он снова подумал о мальчике и его отце, и перед его мысленным взором возникла картина: чернокожий мужчина вытаскивает своего орущего сына из воды и поднимает его вверх. «И слово мое, и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы».

Он видел, как отец расстегивает молнию на своей куртке, чтобы защитить от холода сына, прижать его ближе к своему телу.

Он покачал головой.

Иногда мы должны просто делать то, что требуется, чтобы помочь своим ближним.

Джимми находился один в месте очень для него опасном. И священник подумал: я нужен ему, чтобы поднять его и вырвать из лап опасности, обогреть его. В нем, в этом действии, и лежит Божья благодать.

И пока Ричард бежал через пляж, он молился, чтобы не прийти слишком поздно.

Когда Дуайт увидел полицейскую машину, руки его сжались в кулаки. Суставы пальцев заломило. Ему показалось, что из гаража улетучился воздух. Во рту стало сухо. В ушах мучительно зазвенело: бурный ток крови искал и не находил выхода. Все кончено. Он стоял, наблюдая через окошко гаража, как два офицера идут к его дому по подъездной дорожке. Грудь сдавило жестким обручем и выжало из нее все — дышать стало невыносимо трудно.

Что сказать? В его ушах уже звучали их слова, он видел ордер на обыск, который ему сейчас предъявят. Представлял, как они спускаются в подвал и находят там ряды ящиков, которые он так тщательно мастерил. Все ясно без слов. Дуайт смотрел на офицера и видел перед собой лицо тети Адели, углы ее тонких, презрительно опущенных губ. А другой офицер уже бежал в гараж, где эти подонки хныча выбалтывают обвинения против него, вколачивая в голову офицера ложь о том, чем занимался он, Дуайт.

«Все, что вы скажете в суде, может быть использовано против вас». Дуайт пытался обрести голос, заставить сухой язык ворочаться во рту, чтобы объяснять и защищаться. Но, наверное, он лишь тупо уставится на офицера с разинутым ртом, сгорая от стыда и сознавая, что тетя Адель, которая всю жизнь считала его никчемным, была права.

«Вы имеете право на адвоката. Если вы не в состоянии нанять его, он будет вам предоставлен бесплатно. Вы можете выразить свое пожелание до того, как вас начнут допрашивать».

И тогда эти зловредные твари выбегут на улицу, свободные, в своей вызывающей одежде, развевающейся и открывающей нежную обнаженную кожу.

Дуайт мотнул головой, стараясь прогнать навязчивые образы, чтобы собраться для разговора с этими болванами. Идиотами, которые никогда не смогут понять сложности и благородства его цели. Он поспешно вышел из боковой двери гаража, чтобы увести их в сторону до того, как они войдут в дом. Если офицеры увидят рыжую и толстяка, конечно, они рассвирепеют. Он не ждал от них понимания, хотя их задача — «служить и защищать». Приличные люди смотрят на них с надеждой, веря, что они очистят улицы от мрази, от мусора, вроде того, что он держал в заточении у себя в гараже и в подвале.

Если бы они выполняли свою работу, я был бы избавлен от того, что вынужден делать.

Но кто мог это понять?

Он мельком подумал о тете Адели, но эта мысль мгновенно испарилась, потому что он поравнялся с полицейскими — они встретились лицом к лицу. Дуайт надеялся, что беспокойство и ужас не были так явно написаны на его лице. Что я скажу?!

Он старался опустить голову как можно ниже, чтобы полицейские не заметили раны на лбу и не поинтересовались ее происхождением.

Офицеры пристально смотрели на него. Они выглядели как братья.

Высокие, широкоплечие, они казались угрожающе суровыми в своих темных униформах и кожаных куртках. У того, кто стоял ближе к Дуайту, были грязного оттенка светлые волосы и рыжеватые усы, холодные голубые глаза в глубоких глазницах, близко посаженные друг к другу, сверкали над орлиным носом. У его напарника волосы были темнее и усы загибались книзу, что придавало ему хмурый вид. О выражении его глаз судить было трудно — он носил зеркальные солнцезащитные очки.

Эти очки послали Дуайту его собственное отражение: засохшая на лице кровь образовала дорожку от раны на лбу до подбородка.

Он с трудом глотнул слюну. От него ничего не зависело: он вынужден был идти на поводу у полицейских. Невидимая нить привязала его к этим двум фигурам, и он продолжал идти им навстречу, стараясь не дать приблизиться к гаражу. Только не привлечь внимания полицейских к своему «драгоценному грузу» — не раньше, чем его вынудят это сделать. И Дуайт шел от дома, уводя их за собой.

Светловолосый полисмен наконец обратился к нему:

— Простите, сэр. Вы Дуайт Моррис? — На губах офицера играла улыбка, с этой ухмылкой он окидывал Дуайта с головы до ног настороженным взглядом. Казалось, вот-вот он разразится громким смехом. Дуайт представил себе, как разрывает горло этому болвану голыми руками.