Ее странный наряд был таким же, как у нереиды. На ней было надето широкое платье или туника, сделанная из какой-то волшебной ткани, мягкие складки которой казались мокрыми; на голове у нее была искусно вычеканенная диадема, и нитки жемчуга обвивали косы красивой прически с тем сочетанием особой роскоши и счастливой фантазии, которыми отличается эпоха Возрождения; контраст между простым платьем, богатство которого выражалось лишь в свободно лежащих складках, и утонченной изысканностью драгоценностей и прихотливостью прически был прелестен, хотя и несколько странен.

Я готов был смотреть на нее целую жизнь, не пытаясь завести разговор. Я не заметил даже внезапно наступившей после музыки фонтанов тишины. Я не знаю, смотрел ли я на нее мгновение или час. Мне даже стало казаться, что я ее всегда видел, всегда знал; быть может, в одну секунду я пережил сто лет.

Она обратилась ко мне первая. Я услышал ее голос и не сразу понял ее речь, поскольку серебристый тембр ее голоса был так же сверхъестествен, как и ее красота, и дополнял очарование.

Я слушал ее, как музыку, не ища в ее словах определенного смысла.

Наконец, я сделал над собой усилие и превозмог свое опьянение. Не знаю, что я ей ответил, только она продолжила:

— В каком образе ты меня видишь?

Тут только я заметил, что она обращалась ко мне на "ты".

Я почувствовал потребность отвечать ей также на "ты", поскольку, если она говорила со мной, как царица, то я обращался к ней, как к божеству.

— Я тебя вижу, — ответил я, — как существо, которое нельзя сравнить ни с чем земным.

Мне показалось, что она покраснела, так как мои глаза уже привыкли к тому зеленому цвету морской воды, которым она была озарена. Я увидел ее белою, как лилии, с ярким румянцем на щеках. Она печально улыбалась, что еще больше усиливало ее красоту.

— Что же ты находишь во мне необычайного? — сказала она мне.

— Красоту, — отвечал я коротко.

Я был слишком взволнован, чтобы добавить еще что-нибудь.

— Мою красоту, — ответило видение, — создаешь ты сам, так как она не существует сама по себе в доступной чувствам форме. От меня здесь осталась только моя мысль. Говори со мной поэтому, как с духом, а не как с женщиной. О чем хотел ты побеседовать со мной?

— Увы, я позабыл.

— Отчего же ты позабыл?

— От твоего присутствия.

— Постарайся припомнить.

— Нет, я не хочу вспоминать.

— Тогда прощай!

— Нет, нет, — вскричал я, приближаясь к ней для того, чтобы удержать ее, но тотчас остановился в ужасе, так как свет внезапно побледнел и видение, казалось, готово было исчезнуть. — Во имя неба, останьтесь! — вскричал я, содрогнувшись. — Я покоряюсь вам, моя любовь чиста.

— Какая любовь? — спросила она, снова становясь светлой.

— Какая любовь? Я не знаю. Разве я говорил о любви? Ах, да, я вспоминаю. Вчера я любил одну женщину и хотел ей нравиться, старался угодить ей, не исполнив своего долга.

Но вы чистый дух и знаете все. Должен ли я вам объяснять подробно?..

— Нет. Я знаю все, что касается потомков семьи, имя которой носила и я. Но я не Бог и не читаю в душах. Я не знала, что ты любил…

— Я никого не люблю. В настоящую минуту я не люблю никого на земле, и я готов умереть, если только по ту сторону мира я могу следовать за тобою.

— Ты говоришь, как безумный. Чтобы быть счастливым после смерти, надо быть чистым при жизни. На тебя возложена трудная обязанность, и ради этого ты вызвал меня. Исполни же свой долг, иначе ты не увидишь меня больше.

— В чем же состоит мой долг? Говорите. Я хочу повиноваться только вам одной.

— Твой долг, — ответила нереида, нагибаясь ко мне и говоря так тихо, что я с трудом мог отличить ее голос от звонкого журчания воды, — в том, чтобы повиноваться твоему отцу. Затем ты должен сказать великодушной женщине, которая хочет принести себя в жертву, что те, кого она жалеет, всегда будут ее благословлять, но что они не примут ее жертвы. Я знаю их мысли, потому что они меня вызывали и спрашивали моего совета. Я знаю, что они боятся за свою честь, но что они не боятся того, что люди называют бедностью. Бедность не существует для гордых душ. Скажи это той, что завтра спросит тебя, и не поддавайся любви, которую она внушает тебе до того, что ты готов продать честь своей семьи.

— Я готов повиноваться, клянусь. Но теперь откройте мне тайны вечной жизни. Где теперь находится ваша душа? Какие новые способности приобрела она в новой жизни?..

— Я могу ответить только следующее: смерти нет; ничто не умирает; но новая жизнь непохожа на те представления, какие имеют о ней в вашем мире. Больше я ничего не могу сказать, не спрашивай меня.

— Скажите хотя бы, увижу ли я вас в будущей жизни?

— Я не знаю этого.

— А в этой?

— Да, если ты заслужишь этого.