– Зачем вы это говорите? – ответила она с хорошо наигранной печалью. – Зачем напоминать мне, что здесь меня никто не любит и мною не дорожит, не исключая и тех, кого сама природа мне дала в заступники, и того, кого мне церковь дала в мужья?

– Вы несправедливы, – горячо возразил герцог Алансонский, еще ближе придвигаясь к сестре, – я вас люблю, я ваш заступник.

– Франсуа, вам ведь нужно сказать мне что-то по поручению королевы-матери?

– Да нет! Клянусь вам, милая сестра, вы ошибаетесь! Что вам могло внушить такую мысль?

– Мне ее внушает ваше поведение: вы порываете с дружбой, которая вас связывала с моим мужем; вы решили больше не участвовать в политических делах короля Наваррского.

– В политических делах короля Наваррского?! – повторил герцог Алансонский, совсем смутившись.

– Именно так. Послушайте, Франсуа, давайте говорить откровенно. Вы сами признавались двадцать раз, что вы оба не в силах не только подняться, но даже удержаться на должном уровне без взаимной поддержки. Этот союз…

– Теперь стал невозможен, – прервал ее герцог Алансонский.

– Это почему?

– Потому, что у короля свои намерения относительно вашего мужа. Простите! Говоря: «вашего мужа», я обмолвился – я хотел сказать: «Генриха Наваррского». Наша мать узнала все. Я связывал себя с гугенотами, думая, что они в милости. Но теперь их избивают, а через неделю их не останется и полусотни во всем королевстве. Я протянул руку помощи королю Наваррскому потому, что он был… вашим мужем. Но он больше не ваш муж. Что скажете на это вы, не только самая красивая, но и самая умная женщина во всей Франции?

– Скажу, – ответила Маргарита, – что слишком хорошо знаю нашего брата Карла. Вчера я была свидетельницей одного из его припадков умоисступления, а каждый из них стоит ему десяти лет жизни; скажу, что его припадки, к несчастью, повторяются все чаще, и, по всей вероятности, брат наш Карл проживет недолго; скажу, что недавно умер король Польский и многие поговаривают об избрании французского наследного принца на его место; наконец, скажу, что раз обстоятельства складываются так, то совсем не время бросать союзников, которые в час битвы могут нас поддержать, пользуясь сочувствием целого народа и опираясь на собственное королевство.

– А разве то, что вы родному брату предпочитаете чужого, – не измена? И притом гораздо большая.

– Разъясните мне, Франсуа, в чем и как я изменила вам?

– Разве не вы вчера просили брата Карла пощадить жизнь короля Наваррского?

– Так что же? – спросила Маргарита с притворным простодушием.

Герцог вскочил с места и вне себя обошел раза два или три комнату, потом вернулся к Маргарите и взял ее неподвижную, застывшую руку.

– Прощайте, сестра, – сказал он, – вы не захотели понять меня, так пеняйте на себя за все несчастья, какие могут случиться с вами.

Маргарита побледнела, но осталась сидеть на месте. Она видела, как герцог выходил из комнаты, но даже не пошевельнулась, чтоб удержать его. Однако едва успел он потонуть во мраке потайного хода, как сам вернулся обратно в комнату.

– Слушайте, Маргарита, я забыл сказать вам одну вещь: завтра в этот самый час король Наваррский будет мертв.

Маргарита вскрикнула; мысль, что она является орудием убийства, внушала ей непреоборимый ужас.

– И вы не воспрепятствуете этому убийству? – спросила она. – Вы не спасете вашего лучшего друга и самого верного союзника?

– Со вчерашнего дня мой союзник не король Наваррский.

– А кто же?

– Герцог Гиз. Разгром гугенотов сделал Гиза королем католиков.

– Сын Генриха Второго признает своим королем какого-то лотарингского герцога!

– Вы, Маргарита, в дурном настроении и ничего не понимаете.

– Должна сознаться, что я тщетно пыталась проникнуть в ваши мысли.

– Вы, дорогая сестра, по своему происхождению не ниже принцессы де Порсиан, а Гиз так же смертен, как и король Наваррский. Теперь предположите три вполне возможных обстоятельства: первое – что наш брат, герцог Анжуйский, будет избран польским королем; второе – что вы полюбите меня, как я люблю вас; ну и третье?.. Третье – что я стану французским королем, а вы… вы… королевой католиков.

Маргарита закрыла лицо руками, пораженная дальновидностью этого юноши, которого никто при дворе не решился бы назвать умным.

– Вы, значит, не ревнуете меня к герцогу Гизу, как к королю Наваррскому? – спросила Маргарита после минутного молчания.

– Что было, то было! – ответил тихо герцог Алансонский. – А если было к чему ревновать Гиза, так я и ревновал.

– Осуществлению этого замечательного проекта мешает только одно.

– Что?

– Я не люблю герцога Гиза.

– Кого же вы любите теперь?