– Но, ваше величество, – отвечала мадам де Сов, – я могла бы ревновать только из самолюбия – как же иначе? А я люблю короля Наваррского лишь постольку, поскольку это надо, чтобы услужить вашему величеству.

Несколько секунд глаза Екатерины смотрели испытующе.

– Все то, что ты мне говоришь, в конце концов может быть и правдой, – сказала она тихо.

– Ваше величество читаете в моей душе.

– А мне ли предана эта душа?

– Приказывайте, ваше величество, и вы убедитесь в этом.

– Хорошо, Шарлотта! Но раз ты служишь мне, то эта служба требует, чтобы ты оставалась влюбленной в короля Наваррского, а главное – очень ревнивой, так, как бывают ревнивы итальянки.

– Мадам, а как ревнуют итальянки? – спросила Шарлотта.

– Это я расскажу тебе потом, – ответила Екатерина. И, кивнув раза три головой, она вышла так же медленно и молча, как вошла. Ее глаза с расширенными светлыми зрачками, как у пантеры или кошки, при этом сохранявшие всю глубину своего взгляда, привели Шарлотту в такое замешательство, что в момент ухода королевы-матери она была не в силах произнести ни слова, старалась даже не дышать и только тогда передохнула, когда услышала звук захлопнувшейся двери, а Дариола пришла сказать, что страшный призрак наконец исчез.

– Дариола, подвинь кресло к моей постели и посиди со мной, пожалуйста, а то я боюсь оставаться одна ночью.

Дариола исполнила ее желание, но, несмотря на общество своей горничной, всю ночь сидевшей около нее, несмотря на свет лампы, которую для большего спокойствия оставили гореть, мадам де Сов заснула лишь под утро, – так долго еще гудел в ее ушах металлический голос Екатерины.

Маргарита хотя и заснула на рассвете, но сразу же проснулась, как только раздались звуки труб и первый лай собак. Она немедля поднялась с постели и стала одеваться, придав своему наряду намеренно домашний вид. Затем позвала своих придворных дам и распорядилась привести в переднюю дворян из свиты короля Наваррского; после этого, открыв дверь в кабинет, где находились под замком Генрих Наваррский и Ла Моль, она тепло приветствовала взглядом молодого человека и обратилась к мужу.

– Послушайте, сир, – сказала ему она, – внушить моей матери то, чего нет, – это еще не все: вам надо убедить весь двор, что между нами существует полное согласие. Но успокойтесь, – смеясь, добавила Маргарита, – и хорошенько запомните мои слова, почти торжественные в этой обстановке: сегодня я в первый и последний раз подвергаю ваше величество такому мучительному испытанию.

Король Наваррский улыбнулся и приказал впустить дворян. В то время как они его приветствовали, он сделал вид, как будто лишь сейчас заметил, что его плащ остался на постели королевы, извинился перед ними за свой незаконченный наряд, взял из рук покрасневшей Маргариты плащ и, накинув на левое плечо, застегнул драгоценной пряжкой. Затем, обратясь к дворянам, спросил их о городских и дворцовых новостях.

Маргарита краем глаза наблюдала на лицах окружающих дворян едва заметное выражение удивления по поводу вдруг обнаружившейся близости между королевой и королем Наварры; в это время явился дворцовый пристав и доложил о приходе герцога Алансонского.

Жийона заманила его очень просто: ей было достаточно сказать ему, что король Наваррский провел ночь у своей жены.

Франсуа вошел с такой стремительностью, что, расталкивая толпившихся придворных, чуть не сбил с ног нескольких из них. Он прежде всего оглядел Генриха и уже после – Маргариту. Генрих Наваррский любезно поклонился, Маргарита придала своему лицу выражение полного блаженства.

Затем герцог окинул беглым, но пытливым взглядом комнату: заметил и раздвинутый полог на кровати, и смятую двухспальную подушку в изголовье, и шляпу короля, лежавшую на стуле.

Герцог побледнел, но тотчас справился с собой.

– Брат Генрих, вы придете сегодня утром играть с королем в мяч? – спросил он.

– Разве король сделал мне честь и выбрал меня своим партнером? – спросил, в свою очередь, Генрих Наваррский. – Или это только выражение вашей любезности ко мне, любезности моего шурина?

– Совсем нет, король не говорил об этом, – ответил, немного смешавшись, герцог, – но ведь обычно он играет с вами?

Генрих Наваррский усмехнулся: столько событий, и очень важных, случилось со времени последней их игры, что не было бы ничего удивительного, если бы Карл IX переменил своих партнеров.

– Брат Франсуа, я приду! – сказал, улыбаясь, Генрих.

– Приходите, – ответил герцог.

– Вы разве уходите? – спросила Маргарита.

– Да, сестра.

– Вы торопитесь?

– Очень.

– А если я попрошу вас уделить мне несколько минут?

Маргарита так редко обращалась к брату с подобной просьбой, что он глядел на нее, то краснея, то бледнея.

«О чем она будет говорить с ним?» – подумал Генрих, удивленный не менее, чем герцог.

Маргарита, точно догадываясь о мыслях своего супруга, обернулась к нему и сказала с очаровательной улыбкой:

– Месье, если вам угодно, вы можете идти к его величеству. Тайна, которой я собираюсь поделиться с моим братом, вам уже известна, а мою вчерашнюю просьбу к вам, связанную с этой тайной, вы почти отвергли. Я не хотела бы вторично утруждать вас повторением моего желания, высказанного вам лично и, видимо, неприемлемого для вашего величества.