Не может быть.

– …так вы не против? – что она успела сказать? А, неважно!

– Заходите. Конечно, не против. Надеюсь, с вашей мамой ничего серьёзного?

– Обычная простуда. Меня можно на «ты». – Она улыбается. Не понимает, что её нельзя на «ты». Никак.

– Вам что-нибудь нужно? – Чуть не ответил «останьтесь».

– Поставьте чаю.

– Сейчас!

Птичкой порхнула на кухню.

Что я делаю? Никогда не ем на ночь. Но иначе она прямо сейчас уйдет в Аннушкину комнату.

Пьём чай. Она не хочет садиться за стол. Я, кажется, повысил голос? Не уверен.

Собирает посуду на поднос. Порываюсь помочь. Улыбается: «Я сама!».

Ушла. С кухни доносится звяканье, шум льющейся воды.

– На столе нож. Возьми его! Порежь палец! – Голос совершенно незнакомый. Странноватый, растягивающий слова, даже непонятно, женский или мужской. Я вздрагиваю и оглядываюсь. Никого нет.

– Быстрее! – Тон не допускает возражений, это приказ.

На столе лежит нож. Вроде же Нина при мне положила его на поднос?

Видимо, нет.

Почему-то послушно беру и провожу лезвием по пальцу. Кровь. С детства не терплю крови! Все плывёт перед глазами, мне худо. Больше не думая откуда мог взяться голос, зову:

– Нина!

Она прибегает, ахает, снова выбегает. Возвращается с бинтом и зелёнкой.

Близко наклоняется к моей руке, обрабатывает ранку – тоже мне травма, царапина! – что-то шепчет, округляя губы, бинтует. Как мама в детстве… Едва удерживаюсь от желания её поцеловать.

– Спасибо.

– Не за что. Уже не болит? – Не знаю, не до пустяков, но отрицательно качаю головой.

– Я пойду?

И снова тот же голос:

– Скажи, что больно!

Вслух говорю:

– Можете идти. Спокойной ночи…

Сердце готово выпрыгнуть из груди.

– Сима! Серафим. Всё хорошо. Ты здесь, в моём кабинете. Это всё случилось почти год назад.

– А? Да-да. Иван, я в порядке. Налей ещё чайку, пожалуйста.

Наконец чашки отставлены в сторону. Иван сосредоточенно хмурит брови.

– Так в комнате никого не было? – Вижу-вижу, старик, к чему ты ведёшь. Я признаю, что сам с собой разговаривал, скажу, что всё – сплошные фантазии и душевные волнения, а ты радостно меня выпишешь. Господи, как же хочется домой!

Нет, необходимо разобраться.

Не могу рисковать. Не могу!

…Другой вечер. Зимний. За окном метель, белым-бело. Ниночка тихо, как мышонок, сидит на ручке моего кресла и заглядывает в бумаги через плечо. Невозможно сосредоточиться!

– Малыш, я так никогда не закончу. Дай мне ещё десять минут, а? Договор нужен завтра с утра.

– Я молчу!

– Ты дышишь. Щекотно.

– Перестать?

– Нет. Дыши. – Мне смешно, и я милостив как никогда.

– Спасибо! – Она вскакивает и с хихиканьем бежит прочь. Вот ведь! Мне, правда, надо доделать!

Знакомый противный и надоедливый голос. Сколько советов подал мне за это время – не сосчитать! Большинству из них следовать немыслимо. Голос всегда предлагает самые быстро ведущие к цели решения. Рецепты простые, действенные и дикие. Как тот, первый, с ножом.

Порядочность, совесть, любовь и ненависть ему явно не мешают! Он только приказывает. Счастье ещё, что я научился не делать по его, мне это почти всегда удаётся.

– Убей её.

– С ума сошёл? – Да, я в курсе, что с воображением спорить бессмысленно, а что делать? Чушь же порет!

– Она мешает работать. Ты хочешь работать. С ней не получится. Догони и убей. Один удар в висок. Милиции скажешь, что упала, тебе поверят.

– Знаю, что поверят. Ты не в себе? Нина мне необходима!

– Тогда ты бы не сожалел о работе. Ты сожалеешь. – Блин, конечно, я сожалею! Но что за безумная логика?!

– Заткнись.

– Убей.

И тогда я иду к телефону и набираю номер Ивана.

– Ээй! Сима! Серафим. Щедриков! Ты где витаешь? – Голос друга возвращает меня к действительности.

– Извини, задумался.

– Слышь, солнце, ты не забыл, что я ко всему – психиатр? Я уж начал думать, что чересчур глубоко погрузил тебя в регрессию. Следи немножко за окружающим миром – тебе здесь что, ещё не надоело? По дому, что ли, не скучаешь? По своим? По Аннушке, по Нине! – Вот зря ты, Ванька, так на меня наседаешь. Конечно, соскучился. Остро. Как будто мне непонятно, зачем ты варенье принёс! Но всё равно, пока не разберусь…