— Ну, нет, отступать я не собираюсь. Мне бы только родных обезопасить. Их-то подставлять я бы, конечно, не хотел.

— Примем меры. Надежные. А для этого я с ними должна познакомиться. А пока... Покажу ваш кабинет.

Он оказался рядом с кабинетом майора. И тоже состоял из двух комнат: одна рабочая, другая — секретная. Открывая ее, Катерина сказала:

— Ну, а эту комнату вы никому не показывайте, даже самым важным лицам, которые к вам могут заходить. Кстати, о важных. Они, конечно, тут есть, но нам не начальники и не вздумайте перед ними ломать шапку. Начальник у нас один — ну, этот... грузин, который в Тбилиси играл роль Сталина, а здесь в России потрошит богачей. И еще есть один...— тот походит на колобка в золотых погонах и сидит в большом министерском кабинете. Его фамилия Старрок; запомнить трудно, но вы постарайтесь. Вот эти двое имеют касательство к нашим делам. А вообще-то система у нас в милиции простая, как и по всей России: кто на кого больше добудет компромата, тот и в дамках. Из всего этого делайте один-единственный вывод: подчиняться будете мне и слушаться только меня. Все остальные для вас — игроки на сцене; одни удачно играют свои роли, другие валепюки и статисты. А будут и такие...— на них и смотреть не стоит.

Майор серьезно, строго, и даже будто бы с каким-то неудовольствием смотрела Артуру в глаза. Парень мрачнел от мысли, что в нем она не видит удачного партнера, но если, все-таки, берет на работу, то это лишь по одной-единственной причине, что другого у нее под руками не было. Старался смотреть ей в глаза, но выдерживать ее взгляд подолгу не мог, и то и дело воротил лицо то в одну сторону, то в другую. И при этом терялся все больше.

Показала встроенный в стену платяной шкаф. В нем куртки с погонами, форменные милицейские костюмы, фуражки, рубашки. На полке лежали парики разных цветов и фасонов: волосы, усы, бакенбарды, бороды.

— Вы, как хамелеон, будете менять цвет и кожу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В своем новом заточении Артур прожил три дня. Екатерина Михайловна каждый день к нему заходила по два-три раза, извинялась за то, что не может отпустить его даже погулять,— на это есть строгий запрет начальника отряда «Эдельвейс» Автандила. Утром четвертого дня принесла ему документы лейтенанта милиции и форму. Попросила переодеться. Артур ушел в свою вторую комнату и вышел оттуда совершенно другим человеком. Форма хорошо на нем сидела, но самое главное: лицо его преобразилось. Он как бы удивился своему новому положению; глаза широко раскрылись и не знали, на чем остановиться. Он то оглядывал свою одежду, то переводил взгляд на майора: она все время улыбалась и будто бы покачивала головой, словно хотела сказать: «Ну и ну! Не ожидала, что наша форма вам так подойдет». И хотя обидной насмешливости он не замечал, но спросил:

— Чему же вы смеетесь?

— Я смеюсь? С чего вы взяли? Я улыбаюсь, потому что мне весело смотреть на еще одного человека, залезшего в нашу шкуру.

Сделалась серьезной, а потом добавила:

— Вы думаете, мне приятно носить милицейский мундир? Я ведь закончила Институт текстильного машиностроения. Под Москвой есть фабрика, где шьют одежду по моему бесшовному методу. Этот метод я придумала, когда писала диплом.

Артур хотел спросить: «А почему же вы там не работаете?», но он с юношеских лет усвоил привычку или манеру не задавать лишних вопросов, и если советовать, то соблюдать при этом большую осторожность и деликатность. От кого-то слышал пословицу или чью-то мудрость: «Надо многое знать, чтобы иметь право осторожно советовать». И, может быть, потому что он больше слушал, чем говорил, его любили товарищи. Майор тоже заметила в нем эти качества и с каждым днем проникалась к нему все большим уважением. Сегодня же, осмотрев Артура в новом костюме, предложила ему сесть с ней на диван и повела такую речь:

— Завтра мы выходим на первое боевое задание.

Артур не стал расспрашивать, что это за задание, справится ли с ним — ждал дальнейших разъяснений, но и майор ничего больше не говорила. Пригласила к себе в кабинет. Здесь села за свой просторный стол, а ему предложила кресло. Смотрела в глаза — доверчиво, проникновенно.

— Во время войны,— заговорила негромко,— летчики-истребители ходили парой: один ведущим, другой ведомым. Мы с вами тоже истребители и будем ходить парой. Пока я буду ведущей. А там дальше посмотрим. И вот еще что, забыла у вас спросить: вы некоторое время жили в Судане, а там, как я понимаю, говорят не только на суданском, но и на английском и французском. Не знаете ли еще и эти языки?

— Не в совершенстве, но изъясняться с французами и англичанами могу.

— Батюшки! — всплеснула она руками,— так это же здорово! А я уж хотела подключать в нашу группу людей и с этими языками. Выходит, сами будем обходиться. Ах, как это хорошо! Вы даже не представляете.

После минутной паузы добавила:

— У нас, видите ли, очень важно... работать без лишних свидетелей. Такие уж мы... конспираторы.

Поднявшись из-за стола, властным голосом проговорила:

— Ну, ладно. До завтра. А завтра с утра к вам придет парикмахер, будет вас гримировать.

Парикмахер натянул на Артура парик, означавший гладкую как женская коленка голову и ловко приклеил рыжую бороду. И как раз в момент, когда парикмахер заканчивал свое волшебство, к Артуру зашла Екатерина Михайловна. В первую минуту она была серьезной и внимательно Артура оглядела. Но потом вдруг громко рассмеялась. И сквозь душивший ее смех проговорила:

— Вы роман «Угрюм-река» читали? Помните, там есть парикмахер-кавказец. У него была такая вывеска: «Стрыжом и брэим, Ибрагим-оглы». Помните?..

Она засмеялась еще пуще и коснулась пальчиками парика. И затем, подсаживаясь к нему, стала говорить о цели предстоящей операции и о том, что впереди у них и другие подобные вылазки,— они должны менять тактику и свой внешний вид.

— В Москве налажена торговля русскими девушками,— есть несколько очагов этой страшной преступной деятельности; в одном из них мы должны сегодня вечером пошуровать.

И рассказала, как они будут шуровать, какие их ждут неожиданности,— словом, провела боевой инструктаж. Артур слушал ее, затаив дыхание, дивился, как это такая молоденькая, хрупкая женщина выполняет такую опасную мужскую работу. И, может быть, потому, что она была и моложе его, и казалась такой беззащитной, он делал вид, что ничему не удивляется и ничего не боится.