— Вот и хорошо.

На душе становится легче.

Так начался этот полет на фашистскую столицу. Дойдем ли мы до намеченной цели? Задание сложное и, разумеется, очень опасное. Шутка ли — до самого Берлина и обратно! И все время вслепую, не видя горизонта. А такой полет, если не пользоваться специальными приборами, дающими летчику представление о положении самолета в пространстве, попросту невозможен.

Теоретически это очень просто — смотри на приборы и выдерживай нужный режим полета. Но дело в том, что вестибулярный аппарат человека помогает ориентироваться в пространстве, когда ты связан зрительно с окружающими предметами. Но закрутись в небе среди облаков, и не поймешь, фигурально говоря, где ноги у тебя, а где голова. Летчик, который в такой момент пилотирует самолет по приборам, сам не имеет представления о положении аппарата по отношению к горизонту. А приборы все знают. Но ты иногда излишне самоуверен. Свои ощущения принимаешь за истину. Да, пилотировать по приборам — очень сложное дело, нужна систематическая тренировка, но еще труднее заставить себя при полете в облаках не верить своим ощущениям. Увлечешься, и обманут они тебя.

Практическое освоение полетов в облаках сложно. Даже через многие годы, при новейшем оборудовании машины пилотажными приборами для слепого полета, летчики осваивали это по-разному: одни летали отлично, другие — хорошо, а некоторым это и вообще не под силу, хотя теоретически они подготовлены как следует.

Поэтому при полете вне видимости естественного горизонта все внимание на приборах. Это невероятно тяжело! А если учесть, что полет длится много часов?

А тут еще Куликов ни с того ни с сего посочувствовал:

— Саша, тяжело? Я только хмыкнул в ответ.

— Что это ты, Серега, за штурвал дергаешь? Воздушные ямы устраиваешь? Еще расплачусь, поди...

— Над Берлином не стоит. Пусть Гитлер плачет.

— Так вам сразу — и Берлин, — вмешиваегся Васильев. — Взлетели только...

Да, до фашистского логова еще лететь и лететь... Конечно, сложная боевая задача. Представить только: Летим на Берлин! Конец августа 1942 года. Фашисты у стен Сталинграда.

Безусловно, наши вылеты принесли бы ощутимую пользу и там, на Волге. Но, видимо, этот полет на гитлеровскую столицу не менее значителен. Наши бомбы по Берлину — это не только материальный ущерб врагу. Это и громоподобное сообщение Совинформбюро: в самом центре Европы, бомбами — по рейхстагу. Это говорит о непобедимости Страны Советов. Вот какая цена нашему боевому заданию.

Сергей Иванович Куликов тщательно следит за маршрутом. Пока местность, над которой летим, и невидима, но известна: не раз пролегал здесь наш маршрут. А дальше... Дальше ни тропок, ни дорог — настоящий непроходимый «воздушный лес»... Но не только летчики, а и штурманы теперь уже (это не 1941 год!) готовы к таким полетам.

Умелое использование радиостанции и радиопеленгаторов позволяет вслепую выходить в заданный район. Берлин — не исключение. В этом нет трудности, только нужно знать место расположения широковещательных радиостанций и их режим работы. При полетах на многие крупные города Германии наш штурман не раз использовал работу их же радиостанций.

И в сегодняшнем полете, хотя погода и была безоблачной и луна освещала землю, Куликов все же настроил наш самолетный РПК (радиополукомпас) на одну из радиостанций, работающих в районе Берлина, и стрелка устойчиво показывала нужное направление.

— Внимательно наблюдайте за воздухом! — приказываю.

— Есть, внимательно наблюдать за воздухом, товарищ капитан, — бойко отвечают Панфилов и Васильев.

Снова, как и во время полета на Кенигсберг, в нескольких местах маршрута путь нам преграждают грозовые фронты. Многие экипажи решили обойти их с севера. А что значит — обойти? Это значит — не долететь до Берлина, ибо на обратный путь у них не хватит горючего. Они вынуждены будут сбросить бомбы на запасные цели (Кенигсберг, Данциг, Штеттин) и возвратиться назад.

Мы же, в числе нескольких других экипажей, идем прямо, выискивая коридоры в грязных клубящихся облаках. Молчим. Думаем каждый о своем. А может, и об одном и том же. Самолет бросает так, что я с трудом удерживаю штурвал. Нас то подбрасывает вверх, то швыряет вниз, и мы будто проваливаемся в черную бездну. Несмотря на минусовую температуру, я мокрый от пота.

Так продолжалось около трех часов.

Но всему бывает конец. Пришел конец и этой болтанке. Грозовые тучи остались позади. Летим в чистом звездном небе. Мы как на ладони, маскироваться негде. Теперь нужно смотреть внимательно: так и жди встречи с истребителями. А ночью, как правило, кто первый увидел, тот и победил.

— Доверни вправо, — говорит Куликов, — обойдем Кенигсберг и Данциг.

Некоторое время летим над Балтийским морем. Затем штурман дает новый курс. Подходим к берегу. Видим впереди вспышки разрывов зенитных снарядов. Шарят по небу лучи прожекторов. Потом в воздухе слева от нас появляются огненные трассы. По их цвету различаем, где чей самолет. Наши трассы зеленоватые, немецкие — оранжевые и красные. Неподалеку от нас идет воздушный бой, а внизу отчетливо видны очаги пожаров. Очевидно, экипаж советского самолета сбросил бомбы, а теперь отбивается от вражеских истребителей.

— Какой это город? — спрашиваю Куликова.

— Штеттин, — отвечает Сергей и, угадав мою мысль, добавляет: — Бомбил кто-то из наших. Видно, решил не лететь на Берлин, опасаясь нехватки горючего. А как с горючим у нас? Хватит вернуться домой?

— Хватит.

Штеттин остается слева сзади. До Берлина лететь примерно полчаса. Томительно, очень томительно тянутся последние минуты. И тревожно...

Наконец в наушники шлемофона врывается немного взволнованный голос Куликова:

— Подходим к цели!