— Ведь все равно командуете эскадрильей, — говорили мне.

— Все равно, да не очень, — отвечал. — Исполняющий обязанности. ИО — иное отношение, значит.

Все в эскадрилье хотят помочь: Молодчий — за командира остался. Но если ты командир, то кое-кто мог сказать: посмотрим, мол, на что ты способен. Исполняющий обязанности — это для меня так: в бою — командир, а на земле — все делаем сообща.

Но, тем не менее, исполняя обязанности комэска, я нес полную ответственность перед командованием полка за выполнение его распоряжений и приказов. В свою очередь, этого же нужно требовать и от подчиненных, а как, если на это не хватало смелости. Всякое бывало. Случалось даже выполнять работу за подчиненных: Мне было легче сделать самому, а потом сказать: делайте так, как я. За такое руководство мне не раз попадало 01 подполковника Микрюкова.

Он требовал, чтобы командир эскадрильи умел рассказать и приказать, а уж если не понятно, если требуют обстоятельства, тогда и показать. А я был убежден, что самый простой и доходчивый метод руководства в масштабе эскадрильи — это личный пример.

И все же вот теперь, в 1943 году, меня утвердили в должности комэска, даже не спросив моего согласия. Дела в нашей эскадрилье шли хорошо. Это прежде всего заслуга моих заместителей капитанов Андреева, Писарюка, по политической части капитана Хренова, инженера капитана технической службы Редько и других товарищей.

За многолетнюю службу в авиации в моей памяти остались самые приятные воспоминания о службе в эскадрилье. В маленьком коллективе, где всего 10–12 самолетов, я по-настоящему научился летать, научился управлять людьми, понял силу коллектива, силу партийной и комсомольской организаций, там же и сам стал коммунистом.

В первые годы войны в штаге эскадрильи был заместитель командира по политической части. У нас на такой должности состоял капитан технической службы Хренов. Знал я его еще по довоенной службе, был он техником самолета, а позже — старшим техником звена. Капитан Хренов знал авиационную технику, как тогда говорили, насквозь, умел устранить любую неисправность. А к людям обращался на простом языке, все его понимали и за это уважали. Хренов много мне помогал. Он не вмешивался в летные дела, оставляя их мне. А вот на земле многое делалось с его ведома, он везде успевал, где поможет советом, делом, а где и прикажет: на него не обижались — зря голос не повышал. Благодаря и его стараниям наша эскадрилья стала сплоченным боевым подразделением. Была названа лучшей в полку, а потом и в дивизии. Управлять таким коллективом, где понимают и выполняют все приказы, боевые задачи, как говорят в авиации, с пол-оборота, — одно удовольствие.

Командование полка вначале уделяло внимания нашей эскадрилье больше, чем другим. Видимо, не очень-то доверяло нам, считай, мальчишкам. Но на войне люди взрослеют быстрее, и если мы не замечали перемен в себе, то, наверное, начальство это увидело. Перестали нас излишне опекать — полное доверие оказывали.

И вдруг приказ — на базе нашего полка сформировать еще один такой же боевой полк. И, конечно же, не прекращая боевую работу.

Половина личного состава — лучшие летные экипажи, лучшие техники, механики, мотористы — ушли из эскадрильи.

— Что мы будем делать, с чего начнем, комиссар? — обратился я к Хренову.

Замполит подумал и говорит:

— Начнем с партийного собрания, там и решим.

Коммунисты, а их осталось меньше половины, возглавили дело, и мы в сверхрекордный срок без летных происшествий выполнили задачу — эскадрилья набралась сил и стала полнокровной.

Дела пошли своим чередом. Да ненадолго. Упразднили в эскадрилье замполитов. И Хренова забрали. Ушел он на повышение. Ясное дело, что повышение — это хорошо. А вот заместителей по политчасти в эскадрильях, думаю, сократили зря. До конца моей службы в эскадрилье еще не раз были трудности, и всегда, как это делал Хренов, я за помощью обращался к коммунистам. Это верное дело.

Родная эскадрилья... В нашем небольшом авиационном подразделении много орденоносцев. Шесть Героев Советского Союза. Пять летчиков и один штурман. Из десяти летчиков — пять Героев, согласитесь, много. Нигде не было написано, что и как нужно сделать, чтобы получить это высокое звание. И все же на войне такая мерка есть!

Эскадрилья хотя и маленькое авиационное подразделение, однако в нем за четыре года войны побывало много людей. Одни приходили надолго, другие — еще не успев освоиться, привыкнуть... погибали. Одни воевали лучше — их замечали и отмечали. Были и такие, что стояли в сторонке: пошлют на задание, он слетает, а нет — молчит. Разные люди, по-разному относились к делу. А на войне, где дело это кровью обагрено, жертв требует — не всякий решится вот так сразу сложить свою голову. Это говори гь легко о войне, что, мол, мы все храбрые, что нам и черт не страшен. Не всегда было так.

В каждой воинской части, в каждом подразделении люди отличаются по характеру, здоровью, трудолюбию, исполнительности. Верно, на войне одно из главных качеств — храбрость. Да ведь и та бывает и разумной, и безалаберной. Вот героев иногда называют бесстрашными. Правильно ли это? Думаю, нет. Что значит бесстрашный? Значит — не испытывающий страха. Это разве нормально? Нет. Храбрый — значит, мужественный, решительный! Вот это подходит. Таких в каждом коллективе не так уж много. Их замечают, к ним относятся с особым доверием, уважением, по ним равняются остальные.

Уважаемых людей в мирное время называют передовиками. Но вот парадокс. Я знал по довоенной службе людей, которых называли отличниками. А началась война, полилась кровь, и не все они показали себя доблестными защитниками Родины.

Безусловно, на десять летчиков первой эскадрильи пять Героев — это, так сказать, больше, чем норма. Но война шла четыре года, и эскадрилья несколько раз пополнялась летчиками. И не только пополнялась... Эх, если бы все были живы! Сколько было бы в нашей эскадрилье Героев!