10. Выпускников гимназий, реальных училищ, кадетских корпусов и других средних неспециальных учебных заведений, сдавших экзамен на офицерский чин, — 14.

11. Окончивших Академию Генерального штаба — 12.

Таким образом, примерно 65% офицеров полка имели профессиональное военное образование. Это офицеры преимущественно в чинах от штабс-капитана и выше. Зато из 58 младших офицеров от прапорщика до поручика включительно 16 имели гражданское высшее образование и 14 не имели специального образования. Иными словами, 53% не имели профессионального военного образования. В то же время следует отметить, что около 20% офицеров с полным основанием можно отнести к дворянской интеллигенции (имевшим высшее гражданское образование). В их числе был даже один доктор философии и химии. К ним можно прибавить около 13% офицеров с академическим образованием, т. е. представителей военной интеллигенции. Всего в состав полковой интеллектуальной элиты входили около 33% офицеров.

По своему происхождению и сословной принадлежности все офицеры являлись потомственными дворянами. Однако из них к русской «аристократии» принадлежали 22 офицера183. К старинным дворянским фамилиям немецкого происхождения принадлежали 25 офицеров, в том числе 5 баронов2. Впрочем, 15 из них происходили из фамилий «служилых иноземцев», появившихся в России не ранее XVIII в. К старинным и аристократическим фамилиям польско-литовского происхождения принадлежали 10 офицеров1. Кроме того, два офицера принадлежали к выходцам из шведского дворянства, 1 — из Голландии. 2 офицера — малороссийского происхождения.

Таким образом, из 89 офицеров-семеновцев лишь 57 (в некоторых случаях с оговорками) могли считать себя принадлежащими к старинным дворянским фамилиям, к «аристократическим семействам». 22 офицера (за единичными исключениями) были выходцами из семей офицерских и генеральских.

Согласно давней армейской, особенно гвардейской, традиции полковое офицерство делилось на «коренных» и «некоренных». К первым относились обычно те, которые свою офицерскую карьеру начинали в данном полку. Ко вторым — все остальные, независимо от чина. Все принципиальные вопросы внеслужебного характера, но касавшиеся этики и чести поведения офицера данного полка, решались на неофициальных собраниях «коренных» офицеров полка. В их состав мог не входить даже командир полка, если он не принадлежал к «коренной» его части. Но решениям такого рода собраний обязаны были подчиняться все офицеры полка.

' Однако существовала и еще одна старинная полковая традиция: направляемого в полк молодого офицера, окончившего училище, должна была принять «полковая семья». Она должна была удостовериться в его достойном происхождении, в христианском вероисповедании, в его принадлежности к российскому дворянству, в его монархических убеждениях, незапятнанности репутации, в принадлежности к «семеновской фамилии», к «семеновской семье». Имелось в виду, что предки этого офицера уже служили в полку. Конечно, отсутствие данного качества не обязательно служило препятствием для его службы в полку. Однако определенные осложнения могли возникнуть, если собрание «коренных семеновцев» вдруг выразит нежелание принимать Этого офицера в свою компанию. Если же вышестоящее Начальство настаивало на своем, то полковые офицеры могли Устроить полнейшую обструкцию «новичку», вынуждая его добровольно покинуть полк.

В августе 1914 г. к основной «семеновской семье» принадлежали только 39 офицеров из 89, т. е. 44 %. Однако не все они принадлежали к «коренным семеновцам». Полковых офицеров, которым были присущи оба указанных качества, оказывается всего 28, т. е. около 32%. Это, собственно говоря, и есть неформальная «элита полка», отвечающая основным, хотя и неписаным, требованиям, предписанным традицией. И лишь всего 17 офицеров из 89 (свыше 19%) несли в своих фамилиях двухвековую «семеновскую» полковую традицию — и в их числе находился М. Тухачевский. Он по основным неписаным требованиям традиции входил в «элиту полка». Таким образом, «дело Тухачевского» было «делом семейным». Судьба Тухачевского, но идее, должна была так или иначе повлиять на судьбу «семеновской семьи».

«Строевой офицер он был хороший, — вспоминал о подпоручике М. Тухачевском его однополчанин, полковник князь Ф. Касаткин-Ростовский, — ...хотя не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей. ...Ои всегда был холоден и слишком серьезен... с товарищами вежлив, но сух»184. Впрочем, полковник-князь, кажется, несколько упрощает: в полку у молодого подпоручика Тухачевского было несколько достаточно близких товарищей: отношения с некоторыми из них он сохранял дружеские и даже участливые многие годы спустя.

В числе его близких приятелей в полку были подпоручик П.А. КупреяновД 1888—19.2.1915), младший офицер 4-й роты; подпоручик Н.Н. Толстой-1 (1887—19.2.1915), младший офицер

2-й роты, и его брат подпоручик И.Н. Толстой-2 (1891— 1920), батальонный адъютант 2-го батальона; прапорщик (к 1917 г. капитан) барон А.А. Типольт (1885—1967?), младший офицер 6-й роты; подпоручик Б.В. Энгельгардт-] (1889—1939), младший офицер 5-й роты; подпоручик Д.В. Комаров-1 (1885—1931), младший офицер 7-й роты. Достаточно близкие, приятельские отношения были у Тухачевского со штабс-капитаном Р.В. Бржо-зовским (1885—1939), начальником пулеметной команды, и штабс-капитаном С.И. Соллогубом (1885—1939), полковым адъютантом. Уже в 1917 г., но возвращении из плена, он сдружился со штабс-капитаном Н.Н. Ганецким (1896—1976), с которым в последний раз встретился в феврале 1936 г. в Париже.

Приятельские отношения между Тухачевским, Н.Н. Толстым-1, Р.В. Бржозовским, С.И. Соллогубом были предопределены, видимо, тем, что все они являлись выпускниками одного и того же военного училища — Александровского. Были «александронами». Н.Н. Толстой познакомил Тухачевского с П.А. Купреяновым. С бароном А. А. Типольтом подпоручик М. Тухачевский сдружился, несмотря на некоторую разницу в возрасте, очевидно, через Д.В. Комарова, рядом с которым будущий маршал оказался в одной, 7-й роте. Ровесники Комаров и Ти-польт — оба были сокурсниками, выпускниками Императорского училища правоведения. Они оказались в полку призванными из запаса. Б.В. Энгельгардт, кажется, был знаком Тухачевскому еще со Смоленска. Оба они принадлежали к старому смоленскому дворянству, к так называемой «смоленской шляхте».