И он трясущимися руками принялся расстёгивать пуговицы на её рубашке. Повезло, что все футболки запачкались… Она не к месту вспомнила про упыря, которому сыпали в гроб зерно, чтобы он начал его пересчитывать и не успел вылезти до утра. На самом деле было уже не до шуток. Чем это кончится и как спастись?

— Антонио, — позвала она шёпотом, — я ещё кое-что забыла сказать.

— Что? — недовольно отозвался Антонио, отвлекаясь от своего занятия. — Чего ты там шепчешь? — он инстинктивно приблизился и прислушался.

Эрика набрала воздуху и изо всех сил завизжала ему прямо в ухо. Надо сказать, ей никогда раньше визжать не приходило в голову, так что для первого раза получился вполне приличный ультразвук. Больной голове это не пошло на пользу, и голос, кажется, сорвала, но зато Антонио шарахнулся от резкой боли в ухе, упал и на несколько секунд вышел из строя.

— Ты совсем ё**утая, что ли, стерва?!! — заорал полуоглохший Антонио. — Тебе ещё пасть заткнуть кляпом, может?!

Он бросился к ней и последние несколько пуговиц просто вырвал с корнем. «Чёрт, кажется, стало хуже. Это было зря. Нет. Пусть он не трогает грудь, пожалуйста, только не грудь, я этого не переживу…» — Эрика боролась с подступающими слезами. Нет уж, эта мразь не увидит, насколько ей мучительно плохо. — «Надо как-то абстрагироваться, сбежать куда-то из тела, а потом вернуться и сказать, мол, да чмо ты всё равно, ничего ты не умеешь… А потом итак убьют, и всё это кончится. Радя, любимый, ну где же ты…»

— Слишком бледные, — разочарованно сказал Антонио, разглядывая её груди, как какую-то безделушку в магазине. — И могли бы быть побольше. А соски поменьше.

Эрика сжала зубы. Слава Богу, что не нравится, а всё равно оскорбительно. Парадокс.

Антонио возился с джинсами. Счастье, они тоже с кучей пуговиц, и не то чтобы легко натягивались. Пусть повозится. А все: «юбочку бы надела, ты же девочка, а всё джинсы свои носишь». Вот поэтому и девочка!

От попыток освободить руки все запястья уже были ободраны, судорожно сжатые пальцы начали разгибаться. Похоже, надежды, что этого не случится, уже нет. Тогда пусть это хотя бы поскорее закончится.

И как раз тут Антонио жалобно захрипел и куда-то делся. Эрика с трудом подняла тяжёлые веки и разглядела, что это Раймонд оттаскивает его за шкирку. Увидев искажённое яростью лицо «Радечки», Антонио перепугался до чёртиков: Эрика сквозь туман слёз даже заметила, как у него задрожали коленки.

— Я не виноват, она сама просила! — пропищал этот слизняк.

Раймонд от злости даже зарычал, но не стал его долго избивать, а только резко ударил коленом под дых и перебросил в другой угол хижины, где как следует приложил его мордой об камень, к которому была привязана Эрика. Даже не проверив, жив Антонио или нет, Раймонд бросился к девушке. Взгляд его задержался на её груди, и на какую-то безумную долю секунды Эрике показалось, что он продолжит начатое сам.

— Как ты? — спросил он без всяких пафосных прибауток, но зато так нежно и с таким подлинным участием, что она, несмотря на все усилия, разревелась.

Он разрезал верёвки и прижал её к себе, целовал и гладил, но не утешал и не просил успокоиться. Она положила ему на плечо больную голову и рыдала, пока слёзы ни кончились.

— Детка, надо идти, — прошептал он, когда она стала всхлипывать реже, — мы ещё должны как-то ускользнуть от каннибалов. Там, правда, наши дежурят, и что-то пока никто филином не кричал, но мало ли что… Не знаешь, где Кора могла выучиться так ловко плеваться отравленными дротиками?

— Не знаю… у бабушки, может, — засмеялась сквозь всхлипывания Эрика.

Раймонд слегка отстранил её, чтобы помочь застегнуть пуговицы, но рубашка оказалась испорчена.

— А ещё он гадости про мою грудь говорил, — донесла Эрика.

— Потому что дебил. Она прекрасна, — заверил Раймонд, аккуратно завязывая рубашку морским узлом.

Они встали и направились к выходу из хижины. Оказалось, что Антонио уже очнулся и даже немного прополз в том же направлении.