Зато Барклай-де-Толли, не обремененный тревогами главнокомандующего и царедворца и привыкший к ропоту войск, сохранял в день оставления Москвы обычное для него присутствие духа. Именно он распоряжался эвакуацией: разослал во все части города своих адъютантов для наблюдения за порядком и сам «пробыл 18 часов не сходя с лошади», чтобы лично инспектировать вывод войск из города и пресечь возможные беспорядки724. «Через Москву шли мы, — вспоминал С.И. Маевский, — под конвоем кавалерии, которая, сгустивши цепь свою, сторожила целость наших рядов и первого, вышедшего из них, должна была изрубить в куски, несмотря на чин и лицо»725.

Вместе с армией уходили и жители города. Ростопчин еще 30 августа сообщал в Петербург: «Женщины, купцы и ученая тваръ едут из Москвы»726. Теперь же несметные толпы беженцев запрудили «всю дорогу от Москвы до Владимира»727. Как и солдаты, горожане оставляли Москву с плачем — «просто стон стоял в народе»728. Уходили почти все: из 275 547 жителей осталось в городе чуть больше 6 тыс.729.

Не успели русские со слезами горечи выйти из Москвы через Рязанскую заставу в сторону Боровского перевоза, как со стороны Арбата в нее вступили французы — тоже со слезами, но от радости. Вся армия завоевателей, «хлопая в ладоши, повторяла с восторгом: «Москва! Москва!» — как моряки кричат: «Земля! Земля!» в конце долгого и трудного плавания»730. Сам Наполеон, въехав со свитой к 14 часам 2 сентября на Поклонную гору и увидев всю распахнувшуюся перед ним Москву, не мог сдержать торжествующего возгласа: «Вот, наконец, этот знаменитый город!» — а его маршалы, «опьяненные энтузиазмом славы», бросились к нему с поздравлениями731. В следующий час адъютанты принесли императору весть, казавшуюся невероятной, дикой: Москва пуста! Наполеон подумал даже (и сказал об этом свите), что «может быть, московские жители не знают, как надо сдаваться?»732.

Столиц, в которые входили победителями войска Наполеона, было полтора десятка: Берлин и Вена, Рим и Варшава, Венеция и Неаполь, Милан и Флоренция, Мадрид и Лиссабон,

Амстердам и Триест, Каир и Яффа. Везде были депутации, ключи и церемонии сдачи городов, любопытствующее многолюдье. Теперь впервые Наполеон вступал в столицу, покинутую жителями. Он проехал от Дорогомиловской заставы через весь Арбат до Крел*ля, «не увидя ни единого почти жителя»733 (те, кто остался, попрятались). «И некому было слушать нашу музыку, игравшую «Победа за нами!», — досадовал бравый сержант А.-Ж. Бургонь734.

Впрочем, утешились завоеватели тут же. Они обнаружили в Москве огромные запасы товаров и продовольствия: «сахарные заводы, особые склады съестных припасов <...>, калужскую муку, водку и вино со всей страны, суконные, полотняные и меховые магазины» и пр.735. То, что сулил им Наполеон перед Бородинской битвой («изобилие, хорошие зимние квартиры»), стало явью. Казалось, Наполеон «совершил кампанию с успехом, какого только мог желать»736. Он знал, что падение Москвы эхом отзовется во всем мире как еще одна, может быть самая главная, его победа.

Но едва успев разместиться и возрадоваться богатствам Москвы, французы подверглись в буквальном смысле испытанию огнем — в тот же день, 2 сентября, начался грандиозный московский пожар, который бушевал непрерывно целую неделю, до 8-го.

Пожар Москвы 1812 г. до сих пор вызывает споры737, хотя в них давно уже пришло время поставить точку. П.А. Жилин сводил их к «двум основным тенденциям: русские историки и писатели доказывали, что Москву сожгли Наполеон, солдаты французской армии; французы обвиняли в этом русских...»738. Такое представление о спорах вокруг пожара Москвы донельзя упрощает и, главное, искажает их смысл. Правда, Александр I, Ф.В. Ростопчин, Святейший Синод, некоторые придворные историки, вроде А.И. Михайловского-Данилевского, и публицисты, вроде протоиерея И.С. Машкова, действительно обвиняли в поджоге Москвы Наполеона, французов. Такова была в царской России официальная версия739. Из советских историков ее поддержали все те же Н.Ф. Гарнич, Л.Г. Бескровный, П.А. Жилин и ряд других. В наши дни за ними следуют уже немногие740, удивляясь, кстати, тому, что Александр I «даже не потребовал с Франции денег за пожар Москвы», хотя ему «ничего не стоило <...> приказать в отместку за Москву сжечь дотла» Париж741.

Это все было и есть. Но ведь такие авторитетнейшие русские историки и писатели, как А.С. Пушкин и Н.М. Карамзин, М.Ю. Лермонтов и А.И. Герцен, В.Г. Белинский и Н.Г. Чернышевский, М.И. Богданович и А.Н. Попов (в советской историографии — академики М.Н. Покровский, Е.В. Тарле, М.Н. Тихомиров, Н.М. Дружинин, В.И. Пичета, М.В. Нечкина), такие герои 1812 г., как А.П. Ермолов и Денис Давыдов, И.Т. Радо-жицкий и князь Д.М. Волконский, П.Х. Граббе и Федор Глинка, наконец — сам Кутузов, вопреки официальной версии, со всей определенностью утверждали, что сожгли Москву россияне.

Прежде чем «дать слово» документам, подчеркну словами Е.В. Тарле (хотя и сказанными по иному поводу) «внутреннюю невероятность, кричащую несообразность»5 версии о поджоге Москвы Наполеоном. «Что же, они были враги себе?» — резонно вопрошает В.М. Холодковский, доказавший — лучше, чем кто-либо, — что пожар Москвы был невыгоден французам ни с экономической, ни с политической, ни с военной, ни даже с «мародерско-грабительской» точки зрения: «Вместо всех богатств им досталась лишь малая часть, остальное было уничтожено огнем»742.

Теперь обратимся к документам. Под утро 2 сентября Ростопчин приказал полицейскому приставу П.И. Вороненко «стараться истреблять все огнем», что Вороненко и делал весь день «в разных местах по мере возможности <...> до 10 часов вечера». Донесение об этом самого Вороненко в Московскую управу благочиния743 было учтено еще в 1876 г. А.Н. Поповым, а позднее — Е.В. Тарле и В.М. Холодковским744. Поэтому для тех, кто считает, что сожгли Москву русские, «главным виновником» ее поджога является Ростопчин745. Но ведь с прибытием в Москву Кутузова он стал здесь еще «главнее», чем Ростопчин. С.Н. Глинка резонно заметил, что «когда нога Кутузова ступила на землю Московскую, тогда не воля Ростопчина, а воля Кутузова была в Москве»746. Какова же роль Кутузова в московском пожаре? Документы позволяют ответить на этот вопрос однозначно.