"Было темно. Я чувствовал, что вот-вот упаду, а потому повторил по-русски:

– Мне срочно нужна ваша помощь. Я должен поговорить с консулом, мистером Престоном, по очень важному делу.

Меня так трясло в лихорадке, что я едва удерживался на ногах. Человек в шелковом халате осмотрел меня с ног до головы и повторил:

– Уже слишком поздно, – после чего попытался закрыть дверь.

Положение спас Рузский. Тихим, угрожающим голосом он произнес:

– Дело срочное! Мы из Уральского губернского Совета. Будьте поосторожнее, гражданин.

Англичанин нахмурился.

– А кто вы такие?

– Я комиссар Рузский. А это комиссар Яковлев. Немедленно сообщите консулу.

После чего вскоре появился и сам Престон. Я сказал, что должен немедленно поговорить с ним с глазу на глаз. Консул отвел меня на второй этаж и угрюмо спросил:

– Какого черта вам нужно?

– Это нужно не мне, а королю, – ответил я.

Престон удивленно поднял бровь, очевидно, решив, что это какая-то шутка.

– Есть у вас тут «Список офицеров Королевского флота»? – спросил я.

К моему удивлению, в консульстве названная книга имелась, хотя от британских морей до этой сибирской глуши было по меньшей мере тысяча миль.

– Найдите там капитан-лейтенанта Генри Джорджа Дайкстона.

Отложив в сторону «Список», консул спросил:

– В таком случае что означает этот маскарад с Яковлевым?

– Вы должны дать мне честное слово, Престон, что никогда и никому не скажете о нашем разговоре ни единого слова.

Престон недовольно поморщился.

– Лишь в том случае, если вы сможете мне доказать, что действительно выполняете поручение его величества. У вас есть доказательства?

– Нет.

Тем не менее я рассказал ему свою историю и показал мандат от Свердлова. Престон был вынужден мне поверить. Правда, при упоминании о Захарове он скривился:

– Неужели этот человек действует по поручению короля?

Вот в это Престону поверить было трудно.

– Не только по поручению, но с благословения короля. Итак, вы даете честное слово?

Престон пообещал хранить тайну, и тогда я изложил ему суть проблемы. У консула, впрочем, и собственных проблем хватало. Лондон и британское посольство в Москве постоянно его одолевали требованиями как-то помочь императорской семье. Престон ежедневно пытался проникнуть в дом Ипатьева, однако неизменно получал отказ.

– Таким образом, – резюмировал он, – мне так и не удалось добиться аудиенции с его величеством, но видеть его издали я могу. Пойдемте со мной.

Мы поднялись на самый верхний этаж в одну из комнат. Престон отодвинул штору, и помещение наполнилось лунным светом.

– Видите? – спросил он.

Да, я видел. Дело в том, что консулат находился сразу за домом Ипатьева, поэтому сверху можно было видеть все как на ладони. Точнее говоря, просматривался не сам Дом особого назначения, а его внутренний двор. Сейчас, ночью, там, разумеется, никого не было, да и в самом доме не наблюдалось никакого движения – лишь в нескольких окнах горел приглушенный свет.

– И вы их видите? – спросил я Престона.

– Естественно. – Консул держался очень сдержанно, но сразу было видно, что этот человек не чужд глубоких чувств. – Ежедневно примерно в течение часа царь и царица в сопровождении дочери выходят на прогулку. Они ходят по дворику взад и вперед. Только представьте, до какой малости сжалось пространство, подвластное самодержцу всея Руси!

– А можно вступить с ними в какой-нибудь контакт? – спросил я. – Не пробовали?

Он покачал головой:

– Не осмелился.

– Ах, вы не осмелились! – возмутился я. – Кузен вашего государя находится в такой опасности...

Престон перебил меня:

– Боюсь, вы не все знаете. Печальные новости.

– Что еще?

Престон вздохнул:

– В Архангельске высадились британские и американские войска. По сути дела, я теперь представляю здесь державу, ведущую боевые действия против России.

– Мы воюем с Россией?!

Я просто не верил своим ушам. Ведь мы так долго состояли с Россией в союзе.

– Нет, не воюем. Война не объявлена, хотя это мало что меняет. Мое положение здесь стало весьма двусмысленным. Дело, естественно, не в моей персоне, а в том, что я представляю здесь интересы многих иностранных граждан, не только британцев. Я не могу себе позволить предпринимать какие-либо рискованные действия.

Я сердито посмотрел на консула, но он жестом попросил не перебивать:

– С другой стороны улицы, из дома Пурина, обзор еще лучше. Оттуда видно даже сад.

– Где этот дом?

Оказалось, что дом, принадлежавший купцу Льву Пурину, находился совсем близко.

– Этот человек предан царю?

– Он банкир, – печально усмехнулся Престон. – Что теперь у него осталось, кроме преданности?

Консул положил мне руку на плечо и, очевидно, почувствовал, что я весь трясусь.

– Вы нездоровы? – спросил он.

– Очень может быть, – ответил я, хотя факт болезни уже не вызывал у меня никаких сомнений.

– Аспирин, горячий чай и лимон, – сказал Престон и отвел меня в гостиную, где пылал камин, несмотря на теплый весенний вечер.

В чай Престон добавил виски, и я выпил этот бодрящий напиток. Тем временем Престон рассказывал мне о Пурине. Выяснилось кое-что интересное: оказывается, из дома Пурина не только открывался отличный вид на Дом особого назначения, но там имелся и частный телефон, о котором никто не знал. У жены банкира в другой части города жила сестра, и приватная телефонная связь соединяла два эти дома.

– Это может вам пригодиться, – заметил Престон.

Он готов был помогать советами, на большее рассчитывать не приходилось. Помню, как я взволнованно втолковывал ему что-то о чувстве долга, но состояние мое было столь плачевным, что детали разговора в памяти не отложились.

Вскоре я ушел, с трудом переставляя ноги. Помню, что Рузский ждал меня снаружи. Я коротко пересказал ему сведения, полученные от Престона, причем два раза чуть не потерял сознание – Рузский влепил мне пару звонких пощечин, чтобы я не упал...

Очнулся я в каком-то голом помещении и некоторое время лежал без движения, не в силах как следует открыть глаза – веки казались неимоверно тяжелыми. Постепенно я смог осмотреться. Я лежал под белой простыней, стены тоже были белыми. В углу располагалось небольшое зарешеченное оконце без занавески. Скачала я подумал, что нахожусь в заточении. Собственно, так оно и оказалось, правда, это была не тюрьма. Вскоре я убедился, до какой степени меня оставили силы. Я не мог пошевелить рукой, оторвать голову от подушки, даже на то, чтобы поднять палец, требовалось невероятное усилие воли. Все тело онемело, в голове было гулко и пусто.

Я лежал примерно час, ни о чем не думая. Впоследствии я узнал, что такое состояние объяснялось крайним упадком сил – ведь я находился на волосок от смерти.

В конце концов раздался звук открываемой двери, шелест ткани, и женский голос спросил по-русски:

– Вы очнулись?

Я хотел ответить, но во рту так пересохло, что вырвался лишь какой-то стон.

Ко мне склонилось женское лицо. Я увидел перед собой монахиню лет пятидесяти, чьи голова и плечи были замотаны в платок.

– Действительно очнулся, – сказала она.

Я хотел кивнуть, но она поспешно произнесла:

– Нет-нет, не двигайтесь. – Положила мне на лоб холодную и сухую руку. – Как вы себя чувствуете? Пить хотите?

Я чуть шевельнул тяжелыми веками, а она налила в стакан воды. Потом приподняла мне голову и дала попить.

Я с наслаждением напился.

Монахиня сказала:

– Вас спасли молитвы. Мы все за вас молились.

Я поблагодарил ее и спросил, где я нахожусь. Оказалось, что я по-прежнему в Екатеринбурге, в женском монастыре.

Смочив рот, я почувствовал, что могу говорить. Правда, разговаривал я едва слышным шепотом.

– Как я сюда попал?

– Вас привел сюда ваш друг, мсье Бронар. Ах, сударь, это было так давно.

Монахиня, сама того не замечая, перешла на французский. Как многие образованные русские той эпохи, она говорила по-французски не хуже, чем по-русски.

– Давно? – переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– Прошел почти месяц, – улыбнулась она. – Почти месяц мы беспокоились о вас и молились за вас.

– Целый месяц?! А какое сегодня число?

– Четвертое июня. А ведь я вернулся в Екатеринбург десятого мая! 

– Не может быть! Что со мной произошло?

Монахиня нежно улыбнулась.

– Воспаление легких: сначала одностороннее, потом двустороннее. Вы перенесли одну за другой две тяжелые болезни. Два раза вы были на волосок от смерти. А теперь вам нужно хорошо питаться и набираться сил.

Мои мысли понемногу прояснялись. Головокружение исчезло, и я попытался разобраться в ситуации.

– Скажите, сестра, чья власть в городе?

– Большевистская, – поджала она губы. Было ясно, что коммунисты у нее симпатии не вызывают.

– А белые?

– Наступают. Во всяком случае, все об этом говорят. Но они пока еще далеко от Екатеринбурга.

– А царь?

Монахиня приложила палец к губам:

– Вы слишком много разговариваете, мсье. Вам нужно отдохнуть.

– Скажите мне...

– Нам не нужно разговаривать о таких вещах.

– Но он жив?

Она кивнула и вышла из комнаты, прошептав на прощание:

– Отдыхайте, мсье.

Я слышал, как закрылась дверь.

Если бы я мог владеть своим телом, то немедленно поднялся бы с кровати, но увы: глоток воды оживил меня всего на несколько минут, а затем я почувствовал себя еще более слабым. Вскоре меня вновь заклонило в сон, а когда я проснулся, то в комнате уже горели свечи. Рядом сидела добрая монахиня, и восхитительно пахло едой. Женщина села рядом со мной и с ложечки стала поить меня бульоном, словно маленького ребенка. Бульон был замечательный – с луком и перловкой. В жизни не ел ничего столь чудесного. Главное же, что я ощутил, как в моем теле возрождается жизнь, появляется сила. Покормив меня, монахиня улыбнулась и сказала:

– Скоро вы поправитесь.

Через час явился Бронар. Я уже засыпал, но он бесцеремонно ущипнул меня за щеку, чтобы я очнулся. Чувствуя неимоверную слабость, я попросил его оставить меня в покое, хотя мне ужасно хотелось узнать свежие новости.

– Вам что, неинтересно? – прошептал он.

– Конечно интересно.

– Вся царская семья здесь.

– Где «здесь»?

– В доме Ипатьева. Под стражей. Мальчика и остальных трех великих княжон привезли из Тобольска. Семья воссоединилась.

– Все живы?

– Пока да. Значительную часть свиты вернули обратно в Тобольск.

Я вздохнул с облегчением. Слава Богу, царская семья воссоединилась, и все в добром здравии. А ведь прошел целый месяц.

– Еще какие новости?

– Одного из слуг расстреляли, – сухо заметил Бронар.

– Что с документом?

Я чувствовал, что силы меня окончательно оставляют.

– Ничего не слышу! – раздраженно сказал Бронар.

– Документ, – прошептал я.

– Нет, у меня его нет! – нетерпеливо воскликнул он. – Но его необходимо раздобыть во что бы то ни стало. Понимаете?"