И обомлела.

На лестнице появилась черная фигура, с головы до ног закутанная в покрывало. У Марины зашевелились волосы. Пуля вонзилась рядом с ее головой, вторая сорвала пряжку с ее сапога. Понимая, что поворачиваться к убийце спиной и бежать вниз по лестнице – верная смерть, Марина бросилась к перилам и перепрыгнула через них, одним махом оказавшись на метр ниже. Просвистела третья пуля, левую руку обожгло болью. Сверху хлопнула дверь. Кто-то бежал вниз по лестнице, громко топая.

Евгений.

Фигура в черном метнулась к выходу на третий этаж, дверь лифта открылась и закрылась.

В лифте человек снял покрывало, сложил его в сумку, спрятал пистолет. Несколько секунд спустя о черной фигуре уже ничего не напоминало. Когда Евгений спустился по лестнице и нашел на ступеньках тяжело дышавшую Марину, прикладывающую салфетку к царапине на предплечье, из подъезда вышел совершенно обычный и ничем не примечательный человек.

Волосы у сестры были по-прежнему жирными и висели неаппетитными сосульками. Марина посмотрела на стол. На нем виднелись застарелые пятна варенья. Тогда она принялась смотреть на стену, там обои висели полосами и кое-где вздулись. От разрухи ни спрятаться, ни скрыться.

«Разруха – она в головах», – вспомнила Марина популярную цитату.

– Вот, – сказала Лена и протянула Марине бумагу. – Нашла в почтовом ящике.

То же самое. «Смерть близка».

Марина закрыла глаза. Что может объединять ее, Виталика и Лену? Почему все трое? И трое ли? Не начнут ли получать такие письма их родители? Или уже получили и молчат, чтобы не волновать ее и Виталика, которых по прежнему считают маленькими детьми?

Смерть близка.

Куда же ближе? Марина уже трижды вырывалась в последнее время из ее цепких рук.

– Не выходи из квартиры, – сказала Марина сестре. – Никому не открывай. Это не пустые угрозы, а реальная опасность.

Она подняла рукав и показала перебинтованную руку. Лена посмотрела на руку, потом перевела взгляд на опаленную прядь волос и царапины на лице сестры.

– Красиво, да? – спросила Марина. – Это мне еще дивно везет.

– Кто это сделал? – спросила Лена.

– Я не знаю, – пожала плечами Марина, сожалея, что никак не может заставить себя видеть в сестре человека.

Она давно привыкла оценивать всех по их достижениям, финансовому состоянию, одежде, машине, умению вести себя в обществе, наконец. Но не по человеческим качествам. Где-то в глубине души ее кольнула мысль, что она не вполне справедлива и к Виталику.

Она любит его, но как домашнее животное. Умную собаку, которая умеет приносить тапочки, Марина любила бы точно так же.

– Мне тоже пришло такое письмо, – сказала Марина. – И я трижды едва избежала смерти. Последний раз на меня покушались два часа назад. И Виталику такое подсунули под «дворник» на лобовом стекле. И он тоже едва спасся, его машина сбила – ну да ты знаешь.

Она поморщилась. Рука болела. Зазвонил телефон, это как раз был легкий на помине Виталик.

– Ты как, дорогой? – спросила Марина. – Лежишь? Хочешь домой? Нет уж. Пусть Олег Олегович глаз с тебя не сводит. Это серьезно. Нет, ты, конечно, мужчина, но никуда из больницы не уходи. Дай трубку Олегу Олеговичу.

Виталик что-то возмущенно говорил. Потом трубку взял Олег Олегович.

– Никуда Виталика не выпускать, – повторила она. – Пусть остается в больнице. Договаривайтесь с врачами, пусть капельницы ему с глюкозой ставят. Чтобы у него меньше было искушения слинять.

Лена подняла на сестру глаза.

– Может, я пойду в больницу, там посижу? – вдруг предложила она.

Марина посмотрела на нее с удивлением.

– Нет, – сказала она, – в больницу не надо. Сейчас я заберу тебя к себе. Тут двери вообще картонные. А там все в порядке, у меня – крепость. Пересидишь там.

Лена сжалась на переднем сиденье «Хаммера» Марины, чувствуя себя неловко. Марина посмотрела на ноги сестры. Заношенные полусапожки с рынка, ветровка, которой десять лет. Но она хотя бы помыла перед выездом голову.

Поначалу, несколько лет назад, Марине все время хотелось дать сестре денег или что-то купить ей, но она быстро поняла, что деньги тратятся на всякую ерунду и не идут впрок. Более того, Лена не искала работу, вообще работать не хотела. А зачем, если Марина все равно даст больше, чем эти – по ее выражению – гроши, которые Лене предлагали?

Марина вздохнула. Понять сестру до конца ей так и не удалось.

– Сиди дома, смотри телевизор, никуда не выходи, – сказала Марина.

Сестра с раздражением закатила глаза. Марине захотелось ее ударить. Она понимала, что Лена не видела смерти незнакомой девушки, не лежала на полу под градом стекол и не бежала по лестнице, спасаясь от пуль. Она могла себе позволить закатывать глаза.