«На это я отвечу следующее. В такой стране, как Россия, где мелкобуржуазные элементы ведут все сельское хозяйство, в такой стране без поддержки мелкобуржуазного слоя мы долго продержаться не можем. Этот слой в настоящее время идет не прямым путем к цели, а зигзагами. Если я преследую неприятеля, который идет не прямым путем, а зигзагами, то и я, чтобы настигнуть неприятеля, должен идти зигзагами».

Кремль дорожит этой ленинской тактикой и применяет ее во внутренней и во внешней политике.

Деревня беспокоила Ленина. Деревенские коммунисты смешивали кулака, живущего чужим трудом, с середняком, живущим своим трудом. «И у мелкого хозяина,— говорил Ленин,— ни один социалист в мире никогда не предполагал отнимать собственность. Мелкий хозяин будет существовать долгие годы».

Деревенские коммунисты, проводившие политику крайностей, считали военный коммунизм коммунизмом воинствующим и угнетали середняка. Но Ленин, объяснявший Чичерину, что советская система это ступень перехода к коммунизму, предпочитал середняцкий хлеб коммунистическому подавлению частной собственности. Он был гибкий политик-практик. «Сила Советской власти,— говорил он рабочим,— покоится на доверии и сознательном отношении рабочих...» и на том, «что дело близко к победе во всем мире»1.

Крестьян было слишком много, чтобы их раздавить, и поскольку они делали зигзаги между приятием и неприятием большевизма, Ленин делал зигзаги вместе с ними и закрывал глаза на частный капитализм, чтобы не погибла та система, которую он звал коммунистической. Он даже отменил некоторые налоги на крестьян. Но меньшевиков он ненавидел, и их было мало. В Туле произошла забастовка. Он обвинял в подстрекательстве меньшевиков. На пленуме ВЦСПС, в ответ на вопрос о забастовке, он сказал: «Кем-то мне был задан вопрос: доказано ли это? Я отвечу, что, если бы я был адвокатом или стряпчим или парламентарием, я бы был обязан доказывать. Я ни то, ни другое, ни третье, и этого я делать не стану, и это мне ни к чему». Может быть, признал Ленин, некоторые меньшевики, в том числе — Мартов и его газета «Всегда вперед», и осуждали стачку, «но в политической борьбе, когда вас берут за горло белогвардейцы, разве можно это различать? Разве нам до того?.. Может быть, через два года, когда мы победим Колчака, мы будем в этом разбираться, но не теперь. Теперь надо воевать»44 45.

Речь шла не только о тульской стачке. Меньшевики призывали правительство прекратить гражданскую войну. Это относилось не к войне с белыми, а к советской политике использования вооруженных рабочих для обострения борьбы между деревенскими комитетами бедноты и более зажиточными крестьянами. Часто правительство снабжало продовольствием членов этих комитетов, а потом подстрекало их к «экспроприации» остальных крестьян. Внося раскол в среду крестьянства, Ленин надеялся выиграть сторонников и подорвать роль эсеров, у которых все еще были глубокие корни в деревне. Эсеры и меньшевики создали единый фронт в борьбе за существование. Несмотря на то, что их исключили из советов, эти две партии часто доминировали в политической жизни на местах. Если бы Ленин прекратил гражданскую войну на занятой большевиками территории, коалиция эсеров и меньшевиков могла бы взять верх над скудными силами большевиков. Поэтому Ленин раздувал пламя гражданской войны на советской территории и давал волю своей ненависти к меньшевикам. Он запретил газету Мартова.

Столь же безгранична была и ненависть Ленина к мировому капитализму. Он видел, что борьба с ним шла не на жизнь, а на смерть. Но капитализм был силен, а меньшевики слабы. Поэтому с капитализмом он был согласен идти на компромисс, предлагая выгодные сделки американским и европейским дельцам* Он двигался зигзагами, параллельно зигзагам в политике внешнего врага. Как когда-то в Брест-Литовске, так и теперь он искал передышки, которая спасла бы Советы.

В начале 1919 года союзные державы сделали зигзаг по направлению к миру. Они знали, что не могут послать большую армию для свержения большевиков. Поэтому 21 января 1919 года главные делегаты на Версальской мирной конференции обратились к Вильсону с просьбой составить предложение о всероссийских мирных переговорах (т. е. переговорах между белыми и красными), условием которых являлось бы перемирие в гражданской войне. План Вильсона был готов уже на другой день: представителям разных политических группировок, как белым, так и красным, предлагалось собраться на острове Принкипо вблизи Стамбула 15 февраля 1919 года. План был принят. Великобритания назначила своим делегатом сэра Роберта Бордена. Вильсон назначил Вильяма Аллена Уайта, редактора канзасской газеты.

Советы, которых Вильсон хотел привлечь к конференции на Принкипо, остались неприглашенными. Но 23 января московское радио поймало сообщение о готовящейся встрече, и пять дней спустя Чичерин по радио сообщил Вильсону, что Москва не получила приглашения. Прождав напрасно до 4 февраля, советское правительство приняло приглашение, которого никто не посылал. В длинной радиограмме оно извещало о готовности Кремля признать финансовые обязательства России по отношению к иностранным кредиторам в странах Антанты, гарантировать выплату процентов по долгам определенным количеством сырья, предоставить гражданам стран Антанты горные, лесопильные и иные концессии, включить в общее соглашение с державами Антанты обещание не вмешиваться в их внутренние дела, и т. д.1

На частном собрании Демократического национального комитета 28 февраля 1919 года Вильсон рассказал о реакции Ллойд-Джорджа на советскую телеграмму: «Я никогда еще не видел человека, более разозленного, чем Ллойд-Джордж в эту минуту. «Этого оскорбления нельзя так оставить,— сказал он.— Нам не нужны их деньги, концессии или земля. Дело совсем не в этом. Мы — их друзья, мы хотим помочь им, и мы должны им так и сказать». «Но,— добавил Вильсон,— мы им так не сказали, потому что некоторым людям, с которыми мы должны были иметь дело, выплата иностранных долгов казался более интересным и важным вопросом»46 47.

На том же собрании Вильсон назвал большевиков «самыми отъявленными пройдохами в мире, действующими исподтишка». Ему тоже ответ большевиков показался «обдуманно оскорбительным». Он понимал слова Советов так: «Мы имеем дело со лживыми правительствами, которые интересуются только барышом, но если такова цена признания и сотрудничества Европы, то мы готовы уплатить ее».

Ленин и Чичерин разглядели в предполагаемой конференции на Принкипо (или Принцевых островах, как они часто называются в русских источниках) зигзаг со стороны Антанты и ответили соответствующим зигзагом. Ленин имел весьма твердое и циничное мнение о капиталистах: их бог — Маммона, они готовы убиться за доллар, их легко подкупить обещанием прибылей и, если Кремлю удастся приманить их перспективой выгодной сделки, то они переменят политику своих правительств или, по крайней мере, умерят их антибольшевистский пыл. Но Ленин не понимал, что чистопробный делец обязательно будет бескомпромиссным антикоммунистом. На переговоры соглашались именно политические деятели, а не дельцы. Как сказал Ллойд-Джордж, «вооруженное сопротивление большевизму на самом деле служит целям болыневиз-