По факту разгрома дивизия тогда же было учинено следствие, но аа отсутствием начальника дивизии, а главное из-за стремления командных «верхов» — главнокомандующего Юго-Западным фронтом, генерала Н. И. Иванова, и Верховного, великого князя Николая Николаевича,— замять дело оно спускалось на тормозах. Более того, разгром дивизии эти «верхи» попытались представить подвигом, поскольку вышедшие из окружения части сохранили все же свои боевые знамена.

Между тем Корнилов, мытарствуя по австрийским лагерям для военнопленных, в конце концов оказался в лагере, находившемся в селении Лекка. Тут шла какая-то своя скрытая жизнь, велась какая-то глухая подпольная работа. Время от времени появлялся рукописный журнальчик с известиями о том, что происходит в России, особенно о борьбе царского правительства с Государственной думой, с либеральными партиями. Сообщалось так, что читающим было совершенно ясно, что политические симпатии авторов журнальчика на думской стороне. Кто выпускал его? Вероятно, какие-то группы антицаристски настроенных русских пленных, но Корнилов был убежден, что это австрийские происки: ведь внутренние распри в России на пользу Германии и Австро-Венгрии.

Он был болен, его нервы расшатаны. И, в ярости отшвыривая ?курнал, он говорил генералу Е. Мартынову, что с удовольствием повесил бы всех этих Тучковых и Милюковых на одной перекладине. Мрачность Корнилова, его замкнутость отталкивали от него многих пленных офицеров, особой симпатией их он не пользовался...

Уже дважды Корнилов пытался бежать, но оба раза дело срывалось. Теперь он замыслил новый побег. Из другого лагеря (в селении Кассек) неожиданно дали знать, что у нескольких находившихся там русских офицеров имеются надежные документы, которые могут дать неплохой шанс, нужно только добиться перевода в Кассой — лагерь-госпиталь. Корнилов тут же начал действовать: почти перестал есть, худел и, вызывая сердцебиение, пил крепко заваренный чай-чефир. В июне 1916 г. его наконец перевели в Кассек. В замысел побега посвятили еще двоих: денщика Д. Цесарского и пленного русского доктора А. Гутковского. Они, в свою очередь, сумели «завербовать» лагерного фельдшера, чеха Ф. Мрпя-ка. За содействие побегу русского генерала ему обещали солидное вознаграждение — 20 тыс. крон. Кроме того,

Мрняк действовал и по «идейным соображениям»: он был страстным приверженцем панславизма. План выработали такой: Корнилов, симулируя обострение болезни, не

сколько дней не выходит из своей комнаты, чтобы охрана привыкла к его отсутствию. Мрняк достает австрийскую форму, оружие, компас и в назначенный день выводит Корнилова с территории лагеря. Цесарский и Гутковский и после этого как ни в чем не бывало обязаны доставлять в опустевшую комнату Корнилова еду и навещать «больного». Это составляло важную часть плана: она должна была дать возможность беглецам — Корнилову и Мрняку — уйти как можно дальше, пока не спохватится охрана. Они должны были двигаться в направлении румынской границы и перейти ее.

Мрняк выполнил все точно. Переодетые в форму австрийских солдат, Корнилов с Мрняком беспрепятственно покинули лагерь и, меняя пассажирские поезда, добрались до Будапешта, а затем до городка Карапсебвеш. Граница была рядом. Но беглецы не знали, что вторая часть плана — максимально длительное сокрытие побега — быстро дала осечку, правда не по вине Гутковско-го и Цесарского. Они исправно делали свое дело, аккуратно «навещая» Корнилова. Побег обнаружился, в сущности, случайно: генерал не явился на отпевание умершего в лагере русского офицера, что считалось невероятным. За ним послали...

Мрняк попался в харчевне приграничного села, куда пошел за едой. Его судили военно-полевым судом, приговорили к смертной казни. Но все-таки он остался жив, его спасла смерть императора Франца-Иосифа; смертный приговор вскоре (в порядке помилования) был заменен па 7 лет тюрьмы... Но все это будет потом, а пока Корнилов, ждавший Мрняка в небольшом леске, слышал крики, перестрелку и все понял. Он проблуждал еще несколько дней, случайно набрел на пастуха-румы-на, который и вывел его к Дунаю. Обессиленный и оборванный, он с трудом выбрался на противоположный берег. Это было спасение. Румыния только что вступила в войну на стороне Антанты; здесь уже находились русские офицеры, формировавшие команды из пленных, отбившихся от своих частей, и пойманных дезертиров. В одну из таких команд и попал Корнилов. Когда в городке Турпу-Северин солдат построили на пропыленном плацу, -из строя вышел вконец исхудавший маленький человек с заросшим щетиной монгольским лицом. Нечетким шагом подойдя к офицеру, хриплым, срывающимся голосом крикнул:

— Я — генерал-лейтенант Корнилов!

Побег Корнилова из плена был редчайшим случаем. Бегут солдаты, офицеры — это привычно. Но генерал? Сам царь принял его в Ставке, в Могилеве, наградил Георгиевским крестом. В Петрограде Корнилова чествовали юнкера Михайловского училища, которое когда-то он окончил. Газеты брали у него интервью, его портреты печатались в иллюстрированных журналах. Тем не менее вряд ли верно считать, что именно после побега из плена Корнилов превратился в «национального героя». Из побега было «выжато» все несколько позднее, весной и летом 1917 г., когда окружавшие Корнилова контрреволюционные элементы начали лепить из него «русского Кавеньяка», «генерала на белом коне», призванного «утихомирить революционную анархию» и восстановить в стране «порядок». Вот тогда побег Корнилова из австрийского плена летом 1916 г. и «заработал» на его популярность...

В начале осени 1916 г. Корнилов вновь «убыл» на фронт. Ему был дан 25-й пехотный корпус, входивший в состав Особой армии Юго-Западного фронта. По мнению нового командующего фронтом генерала А. А. Брусилова, это был максимум, на который вообще мог претендовать Корнилов. Он не забыл корниловскую «партизанщину» и «зарывчатость» весной 1915 г. (Брусилов в то время командовал 8-й армией, в которую входила 48-я дивизия). Еще тогда он порывался отдать его под суд. Кто мог думать, что уже совсем близкие события переменят все, и особенно резко судьбу генерала Корнилова?

Накануне

В выходившем в 1916 г. казенно-патриотическом издании «Великая война» обозреватель генерал-майор А. Шеман-ский писал: «Страшная война... застала Россию в счастливой обстановке. Наш грозный сосед (Германия.— Г. И.)... просмотрел быстрое возрождение нашей армии и общества после японской войны и революции». Не очень глубоко смотрел обозреватель. Страшная война застала Россию отнюдь не в «счастливый», а, напротив, в невероятно трудный, напряженный для нее момент. Между 1905 и 1914 г. страна проходила через чреватый опасностями этап капиталистической модернизации экономики в условиях консервации значительных феодальных рудиментов как в самой экономике (главным образом в сельском хозяйстве), так и в социальной структуре и политической сфере. Промышленность росла, втягивая в себя огромные массы деревенского населения и обрекая его на ужасные условия труда. Сельская община раскалывалась, пауперизируя значительную часть крестьян. Под воздействием всеохватывающих буржуазных отношений «высший класс» — дворянство сходило на нет (как писал В. Шульгин, «был класс, да съездился»). Буржуазные и разночинные элементы все напористее проникали в армию, в государственный аппарат, в общественные организации, требуя еще больше прав. Буржуазная и дворянская интеллигенция всемерно поддерживала оппозицию, боролась за полную демократизацию страны по «западному образцу».