«Хороший человек Василь Михалич. Удивительный человек. Труда положил много и денег не взял»,— думал Керим. И не только Керим с сыном обязаны ему,— многим людям делал он добро. Керим помнит, как однажды, в лютые зимние морозы, пришли через китайскую границу тысячи голодных, больных дунган. Кто кормил их, кто лечил, кто сказал им доброе слово? Доктор — урус Василий Михайлович! Ежедневно, а часто и по ночам, бывал он в дунганском лагере. С большим сердцем человек. Сам бедный, а денег не берет за лечение. Людей жалеет.

Повозка отъехала далеко. Керим еще раз посмотрел ей вслед, вспомнил, что Миша там, за городом, прячется у дороги. Улыбнулся, ткнул палочкой ишака.

— Кх, кх, це, це!— чмокая губами, понукал он ослика.

Город остался позади. Солнце начало припекать сильнее. Повозка охотников скатилась с холма и выехала на берег Алмединки. Речушка почти пересохла; все же решили ехать берегом.

— Прохладнее будет,— сказал Василий Михайлович.

Прошло около получаса.

— Василий, смотри,— показал вперед Сергей. Там, на большом, скатившемся когда-то с горы камне, сидел мальчишка. Возле него, довольно повизгивая, прыгали собаки. Василий Михайлович, подняв голову, присмотрелся.

— Мишка! — удивленно воскликнул он. — А ну, молодец, иди сюда! Зачем ты здесь?

— Вас жду, папа, давно уж. Боялся, другой дорогой поедете,— сказал Миша.

— Домой, марш!

— Не пойду домой,— упрямо ответил Миша. — Ни за что не пойду.

Василий Михайлович посмотрел ему в лицо и понял, что Миша действительно никуда не уйдет.

— Ну, и характер! — засмеялся он. — Вот, Сергей, и помощничек! Как же ты останешься, ведь твоих вещей мы не взяли? — вновь обратился он к сыну.

— А я их сам уложил. Внизу, на самом дне повозки,— ответил Миша.

— Ну и ну, предусмотрел!—отец провел ладонью по голове сына и добавил: — Надень шапку, а то солнце припечет.

Повозка покатилась дальше. Далеко впереди бежали собаки, рядом с повозкой, держа в руках вожжи, шел Миша.

Василий Михайлович Фрунзе (отец Михаила Васильевича)

Дорога вскоре свернула в сторону от Алмединки и пошла в горы. Она сузилась. Повозка, громыхая колесами, часто съезжала с нее. Миша забрался наверх, то и дело дергая вожжами, понукал лошадь.

«Едем в горы,— думал он. — Может, барса встретим. Вот это будет да! Охота!»

Вдруг он заметил, что шедшие впереди отец с Сергеем остановились. Возле них был всадник. Миша подхлестнул лошадь, и она, подбрасывая на неровной дороге повозку, побежала быстрее. Поровнявшись с охотниками, Миша

G

увидел, что из-за спины всадника торчит винтовка. Она повешена вниз дулом. Всадник говорил с отцом по-киргизски. Многих слов Миша еще не понимал, а других не расслышал. Но одну фразу запомнил.

— Скорее, он может умереть,— сказал всадник.

Отец вернулся к повозке, достал ящичек с медицинскими инструментами и передал его Сергею.

— Ступай, Сергей, я тебя догоню. — Потом повернулся к сыну. — Мишук, ты с повозкой побудь, а мы сходим к логову барса, высмотрим его. Ладно?

— Ладно,— сказал Миша, думая о словах всадника:— «Кто может умереть? Неужели барс?»

После того как отец, догоняя Сергея и незнакомого всадника, скрылся в кустарнике, прошло много времени. Мише надоело сидеть одному. Он спустился с повозки и подбежал к кустарникам, за которыми скрылся отец. Не обнаружив ничего особенного, стал осторожно пробираться глубже. За кустарниками путь мальчику преградила большая черная скала. Миша обогнул ее и вдруг увидел оседланных коней. Немного поодаль толпились люди. Среди них Миша узнал отца. Василий Михайлович стоял на коленях и был чем-то так занят, что даже не поднял головы и не заметил сына. Киргизы, толпившиеся на лужайке, были незнакомы, но они, видимо, узнали сына доктора, приветливо закивали и заулыбались. Вблизи Миша увидел, что отец, закончив бинтовать голову раненого, принялся за его плечо. «Так вот о ком говорил всадник!» — вспомнил Миша. Он подошел к Сергею и тихонько спросил:

— Дядя Сережа, кто это?

Сергей наклонился к самому уху мальчика и прошептал:

— Кадырбай — батыр. Только смотри, Миша, помалкивай. Сболтнешь, отец крепко рассердится на тебя.

Миша не спускал глаз с лежавшего на земле человека. Вот он, защитник угнетенных киргизов, которого боятся царские генералы! У Кадырбая бледное, с желтым отливом, широкое лицо, узкие черные глаза. Тонкие губы плотно сжаты; он крепился, превозмогая боль. Когда отец кончил перевязку, Кадырбай протянул ему руку и по-русски сказал:

— Спасибо, Василь, большое спасибо! Сын это? — и глазами показал на Мишу.

Василий Михайлович оглянулся:

— Мой... Мишка. Увязался за нами.

— Ничего. Мишка молчать будет,— сказал Кадыр-бай. — Настоящий мужчина умеет молчать. — Он улыбнулся Мише, вытащил из-под седла, подложенного под голову, камчу с серебряной насечкой на рукоятке и протянул Мише. — Возьми, Миша, на память! Сам помни, а для остальных забудь друга твоего отца Кадырбая.

Красный от смущения, Миша взял камчу. Он был очень рад дорогому подарку. Когда возвращались к повозке, Василий Михайлович сказал: