– Пойдём.

– Куда?
– спрашиваю.

Но он не просил, он приказывал и пояснять не намерен был.

Пришли мы в сарай. Бер скинул с себя рубаху и портки оголяясь предо мною полностью. Красив, могуч, бычья шея гармонично вписывалась в здоровое мускулистое тело, я покраснела до глубины души, хотела возмутиться и отвернуться, но меня осадили.

– Прекращай смущаться. Милая ты, когда краснеешь, но некогда сим сейчас заниматься.

В груди поднималося несогласие, что задумал он? А Бер рассмеялся и взял с полки чёрные одежды. Переодевается просто? Я выдохнула с облегчением.

– В лес.

– Что?
– не поняла я, забыв за думами, о чём речь.

– Ты спрашивала, куда мы идём. В лес.

– Зачем?

– Миловаться!

О, Боги, за что мне се? Ну правильно, тут - на людях не положено, своя семья рядом, он не станет, наверное, при них. А там... Слёзы подкатили к горлу. Обида жгучая заполнила всё естество.

– Эй, ты чего?
– Бер оказался рядом.
– Я же пошутил!

Я отвернулася. Не хотелось, чтобы он глядел на меня - такую простачку, купившуюся на его издёвки. И всё же было противно, не знаю, почему, но се - не та вещь для обсуждения, где можно потешатися.

– Цветочек, прости, больше не буду так шутить.

У меня глаза расширились от изумления. Как он меня назвал? Откуда... Се прозвище мне дал... Кто? Муж? Где же он тогда? Что случилося?

– Пойдём, поговорить надобно. Без лишних ушей. Обещаю, что не обижу.

Довериться ли? Пока не дал повода сомневаться в его поступках. Разве что шуточки дурацкие.

С другой стороны, они ведь приютили меня. И проще было воспользоваться беззащитною мною. Страха не было, лишь сомнение.

И я пошла. Решила почему-то довериться. Может, потому что Цветочком назвал, ведь ласковое прозвище дал.

Меж тем Бер уже переоделся и мне велел, протянув старую грубую рубаху, без вышивки.

Запряг лошадь в телегу, погрузил сручье*. И пошли мы.

– Цветочек, как бы нам начать сей разговор. Не знаю я, отколь подступиться. Вижу, что не помнишь, не хочется говорить о сём, давай начнём издалека.

И он начал молвить о том, что сейчас война. Набеги джунгар разоряли сёла, уничтожали наш род. Смертность перешла опасный предел, так нас скоро совсем не останется. Надо исправлять положение рождаемостью.

Се он о чём? Ну, смутные сомнения у меня были, но верить до последнего не хотелося.

– Понимаешь, Цветочек, мужчин очень мало осталося. Детей тоже уничтожают. Джунгары заинтересованы в женщинах, чтобы посеять своё семя. Они их оставляют в живых, забирают в плен.
– Бер вытер себе под носом. Вспотел? Волнуется? А вот что за намёк такой? Затем продолжил: - Ввели особое положение.

– И что се значит?

– Что те вдовы, у кого со стороны мужа остались родственники, отдаются в семьи мужа.

– Кем?

– Женою.

Я даже споткнулась от такой новости.

– Хочешь сказать, что...

– Да, моего брата убили, тебя же привезли ордынцы. Они разыскали меня, понимаешь?
– он остановился и развернулся ко мне, дабы видеть моё лицо.

– У тебя ведь уже есть жена, дети, - возмутилась я, у меня не сходились концы с концами.

– Да.

– И тебя устраивает такое положение вещей?

– Не мне решать. Се крайняя мера, и ежели к ней уже прибегнули, значит, выхода другого нет, - Бер был спокоен. Неужели ему льстит сама мысль о двоежёнстве? Се бесило ещё больше.

– А твоя жена как на се глядит?

– У неё нет права голоса. Коли на вече так решили, оспорить нельзя. Вам придётся уживаться вместе.

– Ты её любишь?

– Люблю.

– И как же ты со мной...?

– Знаешь, не думал, что к другой женщине смогу испытать что-то подобное. Но пока ты была на пороге смерти, заставляла приходить к тебе.

Я? Заставляла? Удивление, сродни с потрясением испытала я, страсти в душе утихомирились малость.

Он усмехнулся в усы.

– Да, ты звала Борова, принимала меня за него. А я не мог отказать. Столько отчаяния было в голосе у тебя, что сердце моё дрогнуло.

Боров... Значит, так звали моего мужа. На душе стало грустно. Нет, так его и не вспомнила, но тоска поселилась в сердце. Как же так? За что? Почему Боги не защитили нас? Как они допускают столько смертей. Вспомнились слова отца, что не Боги творят зло на нашей земле, а люди. А Предки защищают, коли ты взываешь к ним, чтишь, поминаешь. Только легче от сего знания не становится. Мало того, что мужа у меня отняли, так ещё и замуж отдали за другого. Ладно бы, вдовца, как и принято вдов отдавать. Но ведь у него жёнка жива-здорова! Почему? Как мне жить дальше? Зачем? Отчаяние готово было поглотить меня. Чтобы рожать детей? Ну да, зачем же ещё женщины существуют? Раньше так не считали, женщина -- была серединкой маленького мiра -- семьи. Её чтили, как хранительницу очага. Она любила, дарила тепло и уют мужу, и он почитал её как Богиню, ту, что продолжит его род, подарит ему то, что никто другой не подарит. А муж -- Бог, которого жена безмерно уважала, и оберегала, как могла от всего плохого, что есть в мiре, ведь дом -- убежище души мужа. Они жили душа в душу, не представляя жизнь друг без друга. Да, всякое случалося, но обычно и уходили они вместе, ведь они были одним целым. Теперь же всё изменилося. Нужно как можно больше нарожать детишек, нежели быть с НИМ.