[xxi] — Я пойду с паном, чтобы только Базылю ничего не было.

ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 4

ГЛАВА 4

Первый снег в этом году выпал очень рано. Прошло чуть больше недели после тех самых памятных событий, связанных с вошедшим в историю старой Литвы драгичинским Юрасиком и природа, подводя черту под прошедшим, утром двадцать шестого октября 1517 года, словно чистый лист книги учёта церковного имущества выслала все поля и дороги тонким слоем мягкого снега.

Вокруг всё было белым-бело. Только во дворе мельницкого замка, где ещё с рассвета готовили отъезд пана Криштофа, эту непорочную красоту испортили следы десятка ног, превратив тонкое покрывало первого снега в чёрную, вязкую грязь. Но это во дворе, за воротами же, притихшие от сильного ночного снегопада поля просто радовали глаз чистотой своего нового убранства.

Экипаж пана Криштофа, Писаря Великого Княжества Литовского и королевского подскарбия, издали напоминающий древесную улитку, медленно уползал к дальнему лесу. Вместе с этим на уставшие от ветров и дождей окрестности опускалась тихая грусть.

Якуб зябко повёл плечами. Сырой и холодный ветер, долго присматривающийся к молодому Войне, стоявшему у въездной арки ворот в компании своего заграничного друга, решил напомнить о себе и потянул с поля неприятным холодом.

Глядя на англичанина, никак нельзя было сказать, что лёгкий мороз доставлял ему какие-то неудобства. Мысли Ричмонда сейчас были далеко.

Якуб тяжело вздохнул, повернулся спиной к исчезающему вдали экипажу и спросил:

— О чём вы задумались, Свод?

— Так, — коротко отмахнулся Ричи, — думаю о том, что мне будет не хватать вашего отца. Нет, правда. Уж простите, Якуб, возможно, это вас обидит, но милорд самый достойный человек из всех, кого я встречал в последнее время.

— Отчего это должно меня обидеть? — ответил Война. — Он ведь мой отец.

— Обидеть вас может другое. Я хотел сказать, что вам, да что там вам, — англичанин простецки махнул рукой, — всем нам далеко до его мудрости и, если хотите, внутренней силы. Милорд велик. Что ему эти мелкие заботы о вашем имении? Такие люди в силах двигать делами целых народов, ведь они мыслят как короли. Хотя, справедливости ради нужно сказать, что, к сожалению, и короли далеко не все в силах вершить дела своих земель и народов.

— Опасные мысли, Свод. А произнесённые вслух они опасны вдвойне.

— Почему это?

— Как-то, — вспомнил Война учёбу в Шотландии, — один мой знакомый Стив МакРизи, спел мне балладу о том, как во время пира шуты воспользовались пьяной немощью королей. …Вы, Ричи, возможно, слышали её на родине?

Свод отрицательно покачал головой.

Якуб вскинул к небу глаза, вспоминая заученные строки:

 — Мотив её, — признался он, — я даже если бы и помнил, то, вряд ли смог бы повторить, поскольку певец я никудышный, а вот слова помню…

— «В угаре пьяном, — начал Война, — после пира,

На опустевшем, на ночь троне,

Шутя, шуты играли в судьбы мира,

А ставки были — царские короны.

И тот, что был рождён горбатым,

В пылу ль, иль с умыслом, подарок чародея,

Что был, как оберег под троном спрятан,

Достал, и на кон бросил.

Холодея,

Шуты от страха отрезвели.

Отпрянули, пытаясь урезонить горбуна,

Но стрелы золотые потемнели,

Ведь жил в руках уродца Сатана…

И вот не просыхает кровь на плахах.

Это шуты сживают королевский род.

А стрелы чародея в «чёрных» лапах,

Кто их имеет — тот игру ведёт…

Покуда правят миром скоморохи,

А не законные цари,

Пройдут в забвении эпохи,

Ведь ночь густа вблизи зари.

Что ж почитаем, как вельможу,

А спрашиваем, как с шута?

Всмотрись, ведь чести не хватает роже,

— Внимание, Свод! — Якуб многозначительно указал пальцем в серое, неподвижное небо. — Горбу шута недостаёт кнута![i]

— Ого! — криво улыбнулся Ричи, — жёстко. Только вот мне вся эта скотландская мудрость кажется обидной, да и не про нас она. Если только, конечно, вы не решили намекнуть мне на то, что у меня вдруг ни с того, ни с сего появился горб, или, не дай бог, здесь меня кто-то относит к сословию шутов?

…Не смотрите на меня так, Война. Я знаю вас достаточно хорошо и понимаю, что рассказано всё это было с другой целью, но вот с какой?

— Да, Ричи, — Якуб значительно понизил голос, — вы правы. Я ни в коей мере не хотел вас обидеть, однако, думаю, вам не нужно говорить о том, что и у стен есть уши? Смысл рассказанного лишь в том, чтобы дать вам понять, все наши мнения об высокопоставленных особах лучше держать при себе.