Из «Царской сотни» Фролов, вместе со своим неразлучным товарищем и другом Мельниковым, вышли в один и тот же выпуск в лейб-гвардии Атаманский полк, где оба показали себя блестящими офицерами. В самом начале белой эпопеи Фролов погиб на Дону в рядах родного полка в чине есаула, в одном из отчаянных приключений, на которые только он един был способен. Что касается Мельникова, то мне пришлось встретить его в Екатеринодаре, тоже в чине есаула и в качестве адъютанта донского атамана генерала Богаевского. Как я узнал потом, он стал в эмиграции певцом-профессионалом и умер в США лет десять тому назад.

В Николаевском кавалерийском училище, куда я вышел из корпуса, у меня продолжались дружеские отношения с моими старыми товарищами-казаками. Из нашего выпуска в «Царскую сотню» вышло 12 кадет, в том числе мой многолетний сосед по парте и приятель Афоня Бондарев. Немудрено, что меня тянуло к ним, и я часто ходил из эскадрона в гости к казакам, поболтать с однокашниками.

В первый же день, когда я вошёл в помещение сотни, на её «средней площадке» моё внимание привлекла к себе стоявшая на особой подставке деревянная пика с железным наконечником; это мне показалось странном, так как в те дни казаки и регулярная кавалерия были уже вооружены стальными. Подойдя поближе, я увидел на стене над пикой печатную надпись, гласившую, что пика является точной копией той, которою донской казак «имя рек» в дни кавказских войн отбился от окруживших его 12-ти черкесов. Действительно, на дереве пики оказалось до двух десятков порезов, а в трёх местах дерево было срезано, видимо, шашкой.

Познакомившись ближе с приёмами и владением этим страшным оружием и видя, с какой легкостью им работают казаки, я не удивился тому, что через два года после этого донец-казак Кузьма Крючков отбился пикой от 12-ти немцев, перебив и переранив их всех.

Мои однокорытники по корпусу, юнкера сотни Бондарев, Егоров, Греков и Шитковский, много и интересно рассказывали мне о быте и жизни сотни и о тех старинных казачьих обычаях, которые в ней культивировались из поколения в поколение. Традиции эти были совсем другие, нежели в эскадроне у нас, но зато казаки, как народ солидный, не вносили в них юмористического элемента, подобно юнкерам эскадрона. «Хорунжие» старшего курса имели в виду, главным образом, воспитать и поддержать в своих «молодых» казачью лихость и любовь к боевому прошлому и славе казачьих войск.

Бондарев рассказал мне и главную традицию сотни, по которой в каждом старшем курсе избирается группа наиболее влиятельных юнкеров, на обязанности которых лежит охрана казачьих традиций, в составе одного «полковника», двух «войсковых старшин», двух «есаулов» и одного «хорунжего». Их намечает заранее старший курс и назначает в ночь так называемого «офицерского обхода». Обход этот состоял в том, что ночью, незадолго до выпуска, юнкера старшего курса выстраивались вдоль сотенной спальни с шашками наголо и со свечами, зажжёнными на их остриях, и пели традиционную песню сотни, начинающуюся словами: «Серый день мерцает», в которой вспоминаются заслуги дедов и отцов казачества, Азовские походы, покорение Сибири, запорожские походы в Турцию, войны казачества с турками, поляками, Сагайдачный и Разин. После этого читался приказ с назначением из юнкеров младшего курса новых «полковников, войсковых старшин, есаулов и хорунжего», которым передавалось власть блюсти, выполнять казачьи традиции «Царской сотни» и воспитывать молодёжь. Приказ составлялся в старинных казачьих, весьма витиеватых, выражениях. Церемониал заканчивался общим пением: «Царской сотне» многие лета! Ещё раз ей многие лета! Без конца ей многие лета!»

Строевое обучение юнкеров сотни было поставлено блестяще. Рубка шашкой и обращение с пикой граничили с чудом. Помню, как на одном из конных праздников в Школе всех присутствующих поразил юнкер, чисто срубивший все лозы и под конец рубанувший глиняную пирамиду с таким усердием, что не только разнёс её надвое, но и отрубил от толстой дубовой стойки, на которой она стояла, целый угол, для чего требовалась поистине медвежья сила. Тогда же есаул Тургиев, сменный офицер сотни, уже в пешем строю, четырьмя ударами шашки разрубил глиняную пирамиду с такой чистотой, что она не сдвинулась ни на миллиметр, а затем слева направо разрубил её опять на три части, после чего она продолжала по-прежнему стоять; девятым ударом он заставил взвиться в воздух все разрубленные части.

Громкая слава «Царской сотни» часто привлекала в казачьи ряды и людей, не родившихся казаками. Окончив эскадрон Николаевского училища, вышел в Сибирский казачий полк старший друг моей юности Борис Владимирович Анненков, ставший в гражданскую войну в Сибири и в Семиречье известным «атаманом Анненковым». При мне вышел из эскадрона в лейб-гвардии Казачий полк взводный вахмистр Персидский; в том же выпуске сотню окончил один из герцогов Лейхтенбергских, а в следующем – князь Трубецкой.

Учреждение «Царской сотни» при Николаевском кавалерийском училище дало возможность юнкерам-казакам, желавшим выйти в гвардейские казачьи полки, представляться обществу офицеров, дабы быть принятыми в эти полки, чего не было раньше. Зачастую юнкера-казаки принуждены были для того, чтобы иметь возможность представиться в гвардейские полки, поступать по окончании корпуса в петербургские пехотные училища, как это случилось с покойным донским атаманом – генералом Красновым, окончившим для того, чтобы выйти в лейб-гвардии Атаманский полк, Павловское пехотное училище.

Заканчивая этот очерк, я позволю себе пожелать в новой свободной России возрождения славной «Царской сотни» и дальнейшего её существования на многие и многие счастливые лета!

Производство

В Николаевском кавалерийском училище существовала традиция, согласно которой перед производством старшего курса в офицеры в лагере Дудергофке, в бараке старшего курса, вывешивалось на стене так называемое «дежурство». Это выражалось в том, что на одной из деревянных колонок, подпиравших крышу барака, вывешивался плакат с надписью: «Сегодня дежурит 20-й Финляндский драгунский полк». Это значило, что до дня производства, известного заранее, оставалось ровно двадцать дней. На следующий день на плакате стояло «Сегодня дежурит 19-й Архангелогородский драгунский полк» и т. д., кончая 1-м драгунским Московским, что значило, что на другой день наступал день производства в офицеры.

В это знаменательное утро юнкера Школы вставали раньше трубы и почти не прикасались к утреннему завтраку. Надевалось полное походное снаряжение; эскадрон и сотня строились перед передней линейкой. После долгих эволюции и заездов наступал желанный момент церемониального марша, принимаемого в старые годы лично государем императором в Красном Селе, каждый год перед производством в офицеры юнкеров, окончивших военные училища в Петербурге.

По сигналу «труби отбой», подававшемуся царским штаб-трубачом конвоя, эскадрон и сотня Школы останавливались и выравнивались развёрнутым фронтом. Подавалась команда: «Господа юнкера старшего курса… слезать … отдать коней младшему курсу!»