Поэтому сосредоточиваю все внимание на приборах. А это очень трудно. Чтобы понять, насколько трудно, надо просто уяснить, что тогда сами приборы не были такими совершенными, как сейчас; не было многих тончайших приспособлений, которые установлены теперь и помогают летчикам в длительных полетах вне видимости земли. Не было автопилота. Летчик ни на секунду не мог оставить штурвал самолета. А если полет длится несколько часов? Это невероятно тяжело! |

Мы гордились оказанным доверием. Гордились тем, что летим выполнять важное задание правительства.

Гитлеровские полчища, топтавшие советскую землю у берегов Волги, были уверены в безопасности своего тыла. Бомбардировка фашистской столицы должна была поколебать уверенность и нанести моральный удар тем, кто рвался к Сталинграду.

Мы знали, на что шли. Над вражеской территорией нас со всех сторон подстерегали опасности: ураганный огонь зениток, заградительные аэростаты, истребители. Но сознание долга перед Родиной, готовность любой ценой выполнить боевой приказ удесятеряли наши силы

…Сергей Иванович Куликов тщательно следит за маршрутом. Пока что местность знакома: не раз пролетали над ней. А дальше… Дальше начинается «воздушный лес»…

— Следить за воздухом! — приказываю стрелкам.

— Есть внимательно наблюдать за воздухом, товарищ капитан! — бойко отвечают Панфилов и Васильев…

Знаю: ребята надежные.

Погодка — хуже не придумаешь: грозовой фронт, как и при полете на Кенигсберг. Кое-кто решил обойти его с севера. А что значит — обойти? Так можно и до Берлина не добраться. Ведь на обратный путь горючего не хватит. Поэтому идем напрямую, выискивая коридоры в клубящихся облаках. Молчим. Каждый думает о своем.

Самолет болтает так, что с трудом удерживаю штурвал. Нас то подбрасывает вверх, то швыряет вниз — и тогда будто проваливаемся в черную бездну. В кабине прохладно, а я весь в поту.

Так продолжается около трех часов. Но всему бывает конец. Прекратилась и болтанка. Грозовые тучи остаются позади. Небо чистое, звездное. Зато мы теперь как на ладони. Маскироваться негде. Следи в оба: в любую минуту возможна встреча с истребителями. А ночью, как правило, кто первый увидел, тот и победил.

— Доверни вправо, — говорит Куликов. — Обойдем Кенигсберг и Данциг.

Некоторое время летим над Балтийским морем. Затем штурман дает новый курс. Подходим к берегу. Впереди — разрывы зенитных снарядов. Небо обшаривают прожекторы. И сразу же полоснули огненные трассы. По ним различаем, кто бьет. Наши — зеленоватые, фашистские — оранжевые и красные. Неподалеку идет воздушный бой, под крылом отчетливо видны пожарища. Не иначе, как кто-то из наших вынужден был сбросить бомбы. Экипаж отбивается от наседающих истребителей.

— Где мы? — спрашиваю Куликова.

— Штеттин, — отвечает Сергей. И тут же вопрос: — Как с горючим? Хватит вернуться?

— Хватит.

Штеттин остается позади. До Берлина, примерно, полчаса лету. Томительно, очень томительно тянутся последние минуты. Наконец в шлемофон врывается взволнованный голос Куликова:

— Подходим к цели!

— Приготовиться! — даю команду.

Вражеские посты наблюдения, видимо, сработали четко: в небо лезвиями врезаются десятки прожекторов. Хлопья разрывов вскипают вокруг машины.

— Усилить наблюдение за воздухом! — приказываю экипажу и начинаю маневрировать.

Пот заливает глаза. Не хватает кислорода. А вокруг море огня. Пробиваемся вперед, вырываясь из цепких щупальцев прожекторов. Высота 6300. Жалко терять, но ничего не поделаешь. Резко кладу самолет на крыло. Крен двадцать, сорок, шестьдесят градусов! В гул моторов вплетается неприятный свист. Самолет скользит, почти сваливается. Маневр удается: уходим от прожекторов. Однако потеряли более тысячи метров высоты.

— Вижу цель, — докладывает штурман.

— Становлюсь на боевой курс! Приготовиться к бомбометанию!

— Два градуса вправо, — просит Куликов.

Стрелки приборов молниеносно реагируют на маневр. Машина послушна.

— Пошли! — кричит штурман, и в голосе его такое торжество, что радость переполняет каждого. Тяжелые бомбы устремляются вниз. Советские бомбы сыплются на голову фашистской столицы! Идет возмездие! Идет!!!

Теперь главное — вовремя выйти из-под обстрела.| Бросаю машину из стороны в сторону, до предела увеличиваю скорость, но вырваться пока что не могу. «Собьют, гады», — сверлит мозг тревожная мысль. Надо немедленно радировать на КП.