Погост (сборник рассказов)

Вместо аннотации Ну вот, решилась. Когда-то меня просили перевести «extra» с сайта Д. Джонс, но я переводила только то, что касалось серии о Чарли («Бонус #3, 5: Проблема с Чарли», «Мерцание» и «Свечение»). На самом деле там не так уж много, но я почему-то думала, что, окромя упомянутых трех кусочков, имеющих отношение к Чарли, остальные как-то связаны со второй серией Даринды, и даже не удосуживалась прочитать. А оказалось, что там хоть и маленький, но целый кладезь. Настроение, красота, образы – великолепное многообразие. Обалденные штрихи к портрету автора. Проникновенно, неожиданно, прекрасно в лучшем смысле слова. «Выступаю» соло и очень надеюсь, что сумею передать хотя бы сотую часть ее таланта. Если получится, то ценители ее слова оценят, уж простите за тавтологию)). Самое главное: то, что вы увидите в «Погосте», никогда не будет напечатано (с).

С сайта автора: Мы создали «Погост» для бездомных историй. Тех, что никогда не опубликуют, никогда не прочтут. Тех, что обречены на безмолвную вечность, словно призраки в заброшенном доме, в котором без призраков никак (круто завернула, а?). Рассказы здесь будут появляться тогда, когда вы меньше всего этого ожидаете. Так что заходите, обновляйтесь и приятного чтения! (с)

Содержание: Аферист В оглушительной тишине Как-то раз под Рождество… Преемник Пустая белая девочка Пыльная буря Скорее, Энни!

Перевод – Euphony.

Обложка – Solitary-angel.

С сайта автора:

Мы создали «Погост» для бездомных историй. Тех, что никогда не опубликуют, никогда не прочтут. Тех, что обречены на безмолвную вечность, словно призраки в заброшенном доме, в котором без призраков никак (круто завернула, а?). Рассказы здесь будут появляться тогда, когда вы меньше всего этого ожидаете. Так что заходите, обновляйтесь и приятного чтения!

Я все пытался понять, не пудрит ли эта барышня мне мозги. Она стояла рядом и методично стряхивала пепел с зажженного конца сигареты. Рыжие волосы, ломкие от краски и пьянства, обрамляли сильно накрашенное лицо. Фонарь над нами еле-еле светил, но мне и так было видно, что она не шутит. А из-за этого я начинал сомневаться, стоило ли выходить на перекур из ресторана, где я ужинал с друзьями.

Подавив вспышку тревоги, я стряхнул пепел со своей сигареты. Прикинулся, будто мне по фиг, и спросил:

– Без шуток? Твоя мать была серийной убийцей?

– Ну почему «была»? – Уголки ярко накрашенных губ приподнялись. Глубоко затянувшись напоследок, барышня бросила окурок и потушила носком туфли на высоченной шпильке. Причем так втирала его в асфальт, будто хотела кого-нибудь убить. – Она была, есть и будет серийной убийцей. По крайней мере до полуночи следующего вторника, если провалится последняя апелляция.

Наконец до меня дошло:

– Вот дерьмо! Так твоя мать – Мэри-Энн Годфри?

– Единственная и неповторимая.

Теперь понятно, откуда пристрастие к алкоголю. Я тяжело сглотнул. Ночь стояла тихая, поэтому барышня, естественно, услышала. От кирпичных стен эхом отразился ее смех.

– Не переживай, - сказала она таким тоном, будто ей вдруг стало меня жаль, - мама меня семейному делу не учила.

Она подалась ближе, пожала худенькими плечиками и положила руку мне на бицепс. От теплого прикосновения мышцы напряглись, с головой выдавая горячий интерес, струящийся по моим венам.

Я не из тех, кто смотрит в зубы дареному коню, поэтому легко коснулся пальцем ее щеки:

– Странно, что мы вот так встретились.

– С чего вдруг? – промурлыкала барышня.

– Мой отец тоже был серийным убийцей.

Она перестала улыбаться, как только заметила у меня в руке нож.

– И он научил меня всему.

Я так долго сплю, что все, наверное, обо мне забыли. Но никто не виноват. Я изменилась. Медсестра Сара говорит, я стала женщиной. Когда-то у меня были голубые глаза и светлые волосы, спадавшие локонами на спину. Теперь все иначе. Волосы у меня каштановые, причем не самые симпатичные. Короткие, спутанные и жирные. Думаю, на затылке и вовсе появилась залысина от долгих лет забытья. Волосам дали немного отрасти, потому что все ждали, когда я открою глаза. Ждали того дня, когда все смогут порадоваться хорошо проделанной работе, ладно составленным молитвам и не зря потраченным надеждам. Того самого прекрасного, удивительного дня, когда мрак даст трещину, наполнится светом и все будет замечательно.

Но этот день так и не наступил.

Поэтому мы все еще ждем.

Скорее, Энни. Сорви замок и открой ворота.

Иногда мне хочется побыть хитрой и смелой. В такие дни я выхожу за рамки. Бросаю это тело, эту постель, эту палату и ухожу. Наблюдаю. Становлюсь призрачным соглядатаем. Незаметно сую нос в чужие дела. Я видела, как сегодня живут люди. Вот откуда я знаю, как выгляжу. Вот как я узнала, что мне постригли волосы. Будь Энни здесь, она бы не позволила меня остричь.

На нас были легкие шорты и мешковатые футболки. Мы бегали босиком по мокрым газонам. Ели мороженое под солнцем (сладкие капли стекали по палочкам прямо на руки) и целовались с мальчиком за сараем. Крали из бабушкиного буфета печенье с помадкой и кормили муравьев. Ездили на папином «олдсмобиле». С гаражной дверью приходилось повозиться, но мы всегда справлялись на ура. Смеялись над глупыми шутками так, что болели щеки и животы, но мы терпели и все равно смеялись.

Скорее, Энни. Пожалуйста, скорее.

Как правило, я не выхожу из местных коридоров. Остаюсь со стерильными людьми и серебристыми инструментами. Но иногда набираюсь храбрости и ухожу дальше. Чаще всего – повидаться с Энни. У нее теплая улыбка и такой удивительный смех – волшебный, мистический! – что меня забрасывает в чудесные времена. Свет ее глаз манит. А душу украшает изумительное согревающее, а не обжигающее пламя.

Но порой ее сложно отыскать. Она словно ускользает, а я блуждаю в тумане и отчаянно стараюсь найти под ногами опору, чтобы не подниматься выше облаков.