Как всякий дикарь, она панически пугалась любого недомогания. «Если я сейчас уйду на ту сторону мира, — смутно подумалось ей, — некому будет спасти его».

И она напрягла не память — та была у неё великолепна: всё, что она видела однажды, навсегда оставалось её достоянием, — но волю. Волю — рычаг действия.

Лилит коснулась трепетной рукой пульта управления. Она, разумеется, не понимала, что именно делает, но в точности повторяла чужие движения во всей их последовательности, как они запечатлелись в её мозгу.

Яйцо задрожало, дрожь передалась телу. Раздалось ровное гудение: они поднялись в воздух. Лилит вертела рукоять до тех пор, пока шаткая стрелка на белом диске не стала точно в то же положение, в каком была недавно, когда Безымянный вёз её ко «всей руке» (так она до сих пор называла про себя пятерых лаолитян).

Яйцо неслось быстро, но Лилит уже царапала ногтями щёки: что-то давило её изнутри — она корчилась от удушья. Серый свет, который разгорался в кабине всё ярче, в её глазах мерк.

Лишь воля и чудовищная животная память не дали ошибиться: она привела яйцо к светоплану!

Лаолитяне — их было двое в это время у корабля — увидели, как летательная капсула кувыркается, пьяно перекатываясь на невидимых ухабах, и тотчас включили дистанционное управление. Подчинившись разумной воле, яйцо пошло ровно и благополучно приземлилось. Отвинтив крышку, лаолитяне вытащили обоих в беспамятстве. Лилит они оставили на траве, а Безымянного внесли со всей поспешностью в корабль: у него действительно оказалось острое отравление земным воздухом.

Если б Лилит замешкалась втолкнуть его в летательное яйцо с атмосферой их планеты, он был бы уже мёртв.

У Лилит, наоборот, малокислородный воздух кабины вызвал угар и удушье и — ещё немного — тоже мог привести к гибели.

Впрочем, лаолитяне долго не знали, что произошло в действительности. Они думали, что яйцо вёл сам Безымянный, и первое время посчитали его рассказ за бред. Как же он мог потерять сознание на земле, если аппарат поднялся и шёл точно, не сбиваясь с курса?

Когда они захотели расспросить Лилит, её уже не было: она отдышалась и ушла. Куда? Разве она знала — яйцо унесло её в другую часть света.

— Вы бросили её, беспомощную, на траве?! — воскликнул Безымянный, едва очнувшись.

Они смотрели на него, не понимая.

— Твоя жизнь решалась минутами. Мы не могли отвлекаться.

Без сомнения, они были высокоразумные существа. Даже самоотверженные, когда этого требовало дело, и уж конечно бесстрашные и верные до конца. Но совершенно лишённые сострадания. Безымянный ощутил какой-то холод в груди, попеременно обводя взглядом их ясные строгие лица.

Они отошли на цыпочках, стараясь не шуметь и переглядываясь. Он был ещё так слаб! Оставалось непонятным: зачем ему понадобилось втиснуть в летательный аппарат эту туземку, как он долетел, находясь уже почти в шоковом состоянии, и почему отрицал, что сидел за пультом управления?

…Солнце жгло слишком сильно. Лилит поднялась с травы. Она была измучена нервным напряжением, голова её была тяжела, неясная горечь стесняла сердце. Вдали белела громада светоплана, нестерпимо сверкая в отвесных лучах. С другой стороны заманчиво зеленел лес.

Она брела по раскалённой полуденной саванне, и свинцовое солнце давило на темя. Тело покрывалось липким потом, а ноздри, казалось, не могли втянуть ни глотка воздуха. С огромным усилием работали опавшие мехи лёгких.

Странные животные — горбатые, с закрученными рогами или пятнистые, с непомерно вытянутыми шеями и маленькой головой — стадами пробегали вдали, ища приюта в зарослях.

Лилит наткнулась на тропу звериного водопоя и, забыв осторожность, шла по ней, гонимая жаждой, более свирепой, чем страх. Она почти не заметила, как вступила в глубокий зелёный сумрак леса, расцвеченный ярчайшими самородками цветов; с тоненьких кривых стволов золотым дождём спадали серьги бутонов, в тёплых испарениях горели пунцовые чаши орхидей; словно растения, бабочки и птицы не признавали здесь иных цветов, кроме багряного, золотого и изумрудного!

Заводь реки образовала тростниковую лагуну, и притомлённая листва влажно струилась в отражении. Водяные птицы, похожие на комки снега, ярко-белого под солнцем, неподвижно вглядывались в дно: мелкие рыбёшки, мальки, водяная живность бесстрашно сновали между их коралловыми ногами. Серая цапля с пушистыми опущенными крыльями хоронилась в ягодном кусте; ягоды рдели, цапля пресыщенно трогала их клювом. Иногда нелюбопытно переводила круглый глаз на отражение, где тоже в блеске солнца струился куст, осыпанный ягодами.