Генерал Реминдол несколько опешил от такого натиска старика.

— Ну, вы уж слишком… — только и сумел ответить он.

— Да, господин генерал, ученые все-таки не сержанты, — язвительно сказал Уайтхэч. — А научные лаборатории, даже военные — не казарма. При ваших методах вам скоро придется самому заниматься изобретениями…

Реминдолу больше всего хотелось ввернуть старику что-нибудь пообиднее, вроде того, что и от его изобретений толку не видно, но приходилось терпеть и ухаживать за брюзжащим ученым. И как можно миролюбивее Реминдол сказал:

— Право, профессор, вы переоцениваете вашего ученика. Лично я нисколько не жалею о его потере, когда есть такой учитель…

Реминдол и не подозревал, что этот комплимент приведет в ярость Уайтхэча. Он снова вскочил с дивана.

— Не будет Грехэма — не будет и меня! Вот вам мое последнее слово! — хрипло крикнул Уайтхэч. Он стоял посреди комнаты в темном халате, с открытой лысой головой, глаза его метали молнии — он наконец решился. Сейчас он действительно напоминал средневекового монаха-инквизитора.

Прокричав свой ультиматум, Уайтхэч вернулся на диван, лег, укрылся пледом и повернулся лицом к стене.

Эта сцена произвела впечатление на Реминдола. Но он не хотел уступить.

— Вот я и оказался прав! — воскликнул он с наигранным оживлением. — Выходит, вы бросаете работу из солидарности с Грехэмом. Так все это и поймут. Да так оно и есть.

Уайтхэч даже не обернулся.

— Да, папаша и сынок Чьюзы могут себя поздравить: взять в плен Уайтхэча — дело не маленькое.

Уайтхэч лежал все так же неподвижно, лицом к стене. Реминдол в недоумении несколько раз прошелся по комнате.

— Профессор!

Уайтхэч не ответил.

— Но, черт возьми, не можете же вы требовать, чтобы мы сами пригласили Грехэма! — раздраженно сказал Реминдол, остановившись против дивана и недовольно рассматривая спину Уайтхэча. — Приглашать после всего, что случилось!

Уайтхэч по-прежнему молчал.

Реминдол опять зашагал по комнате. Затем снова остановился у дивана.

— Если бы он отказался от своей подписи…

Уайтхэч полуобернулся:

— Я с ним поговорю…

— Ну что ж, пожалуй… — согласился Реминдол. — В конце концов, зачем нам терять прекрасного работника? Конечно, он просто фантазер, не больше… Если вы сумеете наставить его на путь истины…

После отъезда Реминдола Уайтхэч долго лежал все в том же положении, лицом к стене. Он старался разобраться в своих чувствах. Это было совершенно необходимо, прежде чем начать решительный разговор с Грехэмом.

Сообщение о Грехэме потрясло его. Потрясло ничуть не меньше, чем история с открытием Ундрича. Да что там не меньше — больше, гораздо больше! Почему? Может быть, просто потому, что второй удар ощущается сильней первого: ведь он падает уже на пораженное место. Но нет, во всей этой истории с Грехэмом что-то такое его пугало даже больше, чем то, что случилось после открытия Ундрича. В чем же дело?

И вдруг он понял: тут уже ничего не зависело от его воли. Даже подав свое заявление об уходе, он все-таки оставался волен отказаться от него. Он знал, что его будут упрашивать… Ну что ж, можно было немного потянуть… Может быть, даже и Грехэм отказался бы от работы… Это было бы эффектно… А потом все-таки сменить гнев на милость… И Грехэма уговорить. Все было в его воле. Стараясь до конца разобраться в своих чувствах, Уайтхэч должен был признаться себе, что, пожалуй, он так бы и поступил. Не губить же, в самом деле, свою ученую карьеру! А теперь все зависело не от него, а от Грехэма…

Мысль о том, что Грехэм уйдет, была для него невыносима. Допустить, чтобы этот молодой талантливый ученый, его ученик, погиб, исчез, ничего не сделал, не прославил своего имени — нет, это невозможно, это невероятно! И все же Уайтхэч должен был признаться себе, что к этому искреннему чувству примешивались и эгоистические соображения: а как же он без Грехэма?

Наедине с самим собой он понимал, что ультиматум, предъявленный им Реминдолу: «не будет Грехэма — не будет и меня!», был больше ультиматумом судьбы: не будет Грехэма — не будет и «лучей Уайтхэча — Грехэма».

Может быть, напрасно он уступил Реминдолу? Следовало бы требовать безоговорочного возвращения Грехэма. Но на это они не пошли бы… Отказ от подписи — это минимум. Да это нужно и для Грехэма. Это поставит точку, иначе он будет катиться дальше…

Но удастся ли уговорить Грехэма? Уайтхэч был далеко не уверен в этом. Самое плохое заключалось в том, что он никак не мог по-настоящему понять психологию всех этих ученых, которым вдруг почему-то стало стыдно работать на войну. Уайтхэч считал это просто недостойным уважения, слабонервностью и сентиментальностью; подчас он готов был даже видеть за этим какие-то скрытые побуждения — это было бы ему понятней. Но Грехэма нельзя было заподозрить в таких побуждениях, а это только усложняло задачу.