Валар и все Эльдар разделяли горе Финве, но не были испуганы: не было ничего, что не могло бы исцелиться в Амане, и отдохнувшие феа и тело ее должны были вновь соединиться и вернуться к счастью жизни в Благословенных Землях. Но Мириэль упорно отвергала все призывы мужа и родичей, равно как и просьбы Валар, не отвечая ничего, кроме 'еще не время'. Каждый раз, будучи спрошенной, она все более утверждалась в своем решении и, наконец, настало время, когда она ничего не стала слушать, сказав: 'Я жажду покоя. Оставьте меня! Я не вернусь. Такова моя воля'.

Так Валар встретились с тем, чего они не могли ни исправить, ни изменить – со свободной волей одного из Детей Эру, которую они не должны были, а в этом случае и не могли, изменить силой, ибо сила здесь была бесполезна. А через несколько лет они столкнулись с другой важной дилеммой. Когда стало ясно, что Мириэль по своей воле никогда больше не вернется к жизни, сколь бы длительный срок не прошел, скорбь Финве сменилась отчаянием. От перестал приходить к спящему телу Мириэль и надолго оставаться у него, и снова попытался вернуться к своей обычной жизни, но теперь он часто и подолгу бродил в одиночестве и не было ему радости, за что бы он ни брался.

Среди Ваньяр жила прекрасная дева, Индис из Дома Ингве. Она любила Финве в сердце своем, еще с тех пор, когда Ваньяр и Нолдор жили вместе. В одном из своих странствий Финве встретил ее на западных склонах Ойолоссе, Горы Манве и Варды, и лицо ее было освещено золотым светом Лаурелин, что сиял внизу на равнине Эзеллохара.[ix] В тот час Финве увидел в ее глазах любовь, которая была прежде сокрыта от него. И так случилось, что Финве и Индис пожелали вступить в брак, и Финве обратился за советом к Валар.

Долгий спор Валар, который они вели по этому поводу можно пересказать лишь коротко. Они были поставлены перед выбором: обречь Финве на вечное одиночество, или допустить, чтобы один из Эльдар женился второй раз. Первое представлялось жестокой несправедливостью, противоречащей природе Эльдар. Второе же, казалось, противоречило закону, и некоторые считали так.[x] В результате Спора брак Финве и Индис был разрешен. Было решено, что несправедливо Финве страдать от тяжкой утраты, и своим нежеланием возвращаться Мириэль лишила себя всех прав на брак, и, хотя ее тело все еще могло быть исцелено Валар, ее феа была смертельно уставшей и неподвластной даже им, так что она действительно 'умерла' и более не могла воскреснуть и вернуться к Эльдар.

'Итак, она должна оставаться в Мандосе до конца мира. Ибо с того момента, как Финве и Индис соединились в браке, будущее изменилось, и выбор более не принадлежит ей, и ей никогда не будет позволено обрести телесную форму. Ее нынешнее тело быстро истлеет и исчезнет, и Валар не восстановят его. Ибо никто из Эльдар в этом мире не может иметь двух живых жен'. Таковы были слова Манве, и ответ на те сомнения, что жили в некоторых сердцах. Все Валар знали, что только они имеют власть исцелить или восстановить тело, для того чтобы феа могла войти в новый дом: власть, которой они лишатся в будущие времена, но известно, что Манве также было дано право отказать феа в возвращении.

Слабое утешение в печали своей находил Финве в Феаноре. Некоторое время Феанор тоже приходил к телу матери, но вскоре он был вновь поглощен своими делами и замыслами. То, что произошло с Финве и Индис ошеломило его и исполнило гневом и негодованием; и хотя не известно, присутствовал ли он на Споре Валар, обратил ли внимание на причины такого решения и внял ли доводам в его пользу, одно он понял точно: Мириэль обречена навеки остаться без тела, а значит он никогда больше не сможет ни встретиться с ней, ни поговорить, пока не умрет сам.[xi] Это глубоко печалило его, и он не принимал счастья Финве и Индис, и не любил их детей еще до того, как они появились на свет.

Тому, во что вылилась эта печаль в последующие годы, посвящена главным образом первая часть 'Сильмариллиона' – 'Затемнение Валинора'. Во времена раздоров и смут, когда каждый выбирал кому оставаться верным, простой, казалось бы, вопрос замены Th на s только усугубил страсти и нанес большой ущерб языку Квенья. Пока сохранялся мир, не было никаких сомнений, что точка зрения Феанора, с которой открыто или про себя, но согласились все лормастера, одержит победу. Однако впоследствии это мнение, которое было безусловно верным, было отвергнуто из-за тех безумств и бед, которые были им вызваны. Феанор придал этому и иное, личное значение: он и его сыновья придерживались старого произношения и требовали, чтобы все, кто им по-настоящему верен, говорили также. Потому те, кто был возмущен его высокомерием, а еще те, кто покинули и возненавидели его, отвергли его шибболет.

Индис была Ванья, и, кажется, в этом вопросе она могла бы сойтись с Феанором, ибо Ваньяр по-прежнему говорили Th. Однако, она переняла s. Не из желания унизить Мириэль, как думал Феанор, а из верности Финве. Ибо Финве, после того, как Мириэль отвергла его мольбы, принял новое произношение (которое к тому времени принял практически весь его народ), хотя пока Мириэль была жива, из уважения к ней он говорил Th. И потому сказала Индис: 'Теперь я одна из Нолдор, и я буду говорить, как они'. И так вышло, что для Феанора отказ от старого произношения означал отказ от Мириэль и от самого себя, как ее сына, первого из Нолдор, после Финве. По мере того, как росла его гордость и мрачнел его характер, он стал подозревать, что Валар, страшась его силы, замыслили устранить его, и вручить первенство среди Нолдор кому-нибудь, кто будет более покорен. Так Феанор стал звать себя 'сын Thеринде', и когда его сыновья в детстве спрашивали почему их родичи говорят s вместо Th, он отвечал: 'Не обращайте внимания! Мы говорим как надо, и как говорил король Финве, до того как его увели с верного пути. Мы старший дом и по праву его наследники. Пусть себе сюсюкают, если не могут лучше'.