— Эх ты, лизун! — сказала она, поглаживая его нежную шею. — Стоишь тут и ничего не знаешь. А в овраге что делается!

Большой букет вербы красовался на столе в горнице. Тонкий аромат леса бродил по избе. Валентинка подсела к деду:

— Дедушка, ты знаешь... Ты не поверишь, наверно, но это правда, я сама видела!

— Что видела?

— В овраге! Кругом снег, а на кустах зелёные листики. Мелкие-мелкие, но всё-таки листики! А на другом кусте, на большом, красные серёжки... Хочешь, пойдём, покажу?

Но дед и не думал не верить.

— Вот так чудо! — усмехнулся он. — Да это ольха зацвела. Она всегда так торопится. Это чтоб листья ей цвести не мешали. Она любит цвести на просторе, чтоб ей цветы ветерок обдувал. А те зелёные — так это ивняк. Деревце не гордое — солнышко греет, и ладно.

За ужином все увидели, что у Таиски заплывает глаз и веко почернело. Первая заметила Груша:

— Глядите, глаз-то у Таиски!

— Вот так фонарь! — сказал дед. — Теперь нам и лампы не нужно, и так светло.

— Батюшки! — удивилась мать. — Это где же тебя угораздило? Стукнулась, что ли?

— Небось с мальчишками подралась, — сказала Груша.

Таиска молча уплетала щи, будто не о ней шла речь. Но последнее замечание её задело.

— А вот и да, — ответила она, — вот и подралась! И ещё подерусь!

— Таиска, — с упрёком сказала мать, — ну неужто это хорошо — с мальчишками драться?

— А если они нашу Валентинку бьют? — крикнула Таиска. — Это хорошо, да?

— Они нашу Валентинку снегом! — сердито сказал Романок.

— Нашу Валентинку... — вполголоса повторила Груша, словно прислушиваясь к этим словам. — Нашу...

А дед потрепал Таиску по плечу:

— Так и надо. Если наших бьют, спускать не надо! Дерись!

ПРАЗДНИК ВЕСНЫ. ЖАВОРОНКИ ИЗ ТЕСТА

Это был праздник. Но о таких праздниках Валентинке никто никогда даже и не рассказывал.

Ещё с вечера Таиска вертелась возле матери:

— Мамка, погляди-ка на численник...

— Поглядела. Двадцатое. Что же дальше?

— А дальше — завтра двадцать первое. Ты что же, забыла?

— А что такое двадцать первое? Война кончится, что ли?

— Да мамка же, не притворяйся! Ведь завтра жаворонки прилетят!

— Отстань! — с досадой ответила мать Таиске. — Нужны мне твои жаворонки! Прилетят, и ладно.

Таиска чуть не заплакала:

— Да ведь тесто ставить нужно!

Но мать ничего не ответила.

А поздно вечером она всё-таки взяла большую глиняную миску и тихонько замесила тесто.

На другой день Валентинка встала пораньше и вышла на крыльцо. Может, она увидит, как летят жаворонки.

Свежее лучезарное утро встретило её. Неистово чирикали воробьи под окнами. Кричали грачи. На изгороди сидела красивая чёрно-белая сорока и поглядывала на Валентинку то одним глазом, то другим. И по всей деревне из конца в конец без умолку голосили петухи.

На крыльцо вышел дед:

— Ты что рано выскочила?

— А я жаворонков гляжу. Таиска говорит, они прилетят сегодня.

Дед усмехнулся:

— Эка, хватились! Да уж я одного ещё на той неделе слышал!

Дед взял метлу, промёл канавку с водой, а потом подошёл к старой берёзе и стал прислушиваться к чему-то.

Валентинка подошла к нему:

— Дедушка, что ты слушаешь?

— Слушаю, как у берёзы сок пошёл. Слышишь? От корня вверх. Так и напирает. Слышишь?

Валентинка слушала, приложив ухо к прохладной атласистой коре. Где-то тихонько шумело, где-то журчало — может, это вода журчала в канавке, может, это ветерок шумел. Но Валентинка шепнула:

— Слышу!

Вдруг на крыльцо выскочила Таиска и закричала звонче, чем все деревенские петухи:

— Валентинка, иди жаворонков лепить! Ну скорей же ты, ну скорей же!

Валентинка побежала в избу. На кухонном столе пыжилось пухлое ржаное тесто. Ребятишки окружили стол. Даже ленивая Груша встала пораньше. Даже Романок проснулся, хотя завтрак ещё не был готов.

— Жаворонков лепить! — крикнул Романок.

— Каких жаворонков? — удивилась Валентинка. — Из чего лепить? Из теста?

— Не знает! — со вздохом сказала Груша. — Ничего не знает! Вот уж правду тётка Марья сказала...

— Много правды твоя тётка Марья наговорила! — прервала мать. — Людей надо слушать, когда они доброе говорят. А когда говорят злое — слушать тут нечего, не то что повторять. Чтоб ни про какую тётку Марью я больше не слышала!