В одном месте, неподалеку от рабочего поселка газовиков, возле обочины Иван с Николаем обнаружили целое топографическое сокровище: несколько сложенных друг на друга небольших сварных пирамид из ржавого железного прута. Находку тут же оприходовали. Особенно радовался, по-видимому, весьма запасливый Иван. Дело в том, что такие пирамидки ставятся обычно над особо важными реперами. Репер в геодезии – это не паренек, танцующий рэп, а металлический знак, закрепляющий точку земной поверхности, высота которой относительно исходной поверхности определена инструментальным путём.

Над нами плывут ажурные закатные облака, напоминая собой наряд красавицы с микроавтобусной рекламы. Сверкает и полощется, словно огненное знамя на ветру, газовый факел на фоне плывущего неба. Стоят на мокрой песчаной площадке рядком машины – Урал, газон ( вездеход на базе ГАЗ-66) и трэкол. Это полевой транспорт подрядчиков. Завтра нам предстоит трудный день в совсем другом месте и на других машинах. Спасибо тебе, трэкол. Хорошая машина. Отечественная.

До завтра, мужики!

ПОСЛЕДНИЙ РЕМЕНЬ

На ярко-белом снегу возле зимней ледяной дороги на куске картонной коробки стоит на коленях смуглолицый человек в ярко-оранжевом зимнем комбинезоне. Его склонившаяся голова обращена в сторону тонущего в дымке сумеречного солнца, а губы шепчут неслышные слова древнего певучего знойного языка . Священная мусульманская молитва - намаз. Неподалёку возле Камаза-длинномера, гружёного трубами, – второй смуглолицый человек, видимо, водитель-напарник: наблюдает за ним…

В натужно завывающем на подъеме Урале мы медленно проезжаем мимо. Уже несколько дней с ночлегами наша вахтовка движется по приполярным и заполярным зимникам, останавливаясь перед каждым серьёзным подъёмом и спуском для того, чтобы мы с Алексеем могли произвести инструментальный замер очередного уклона. Они нужны дорожной службе, чтобы определиться: насколько велика опасность для проходящего транспорта и какие именно предупредительные знаки следует расставлять в каждом конкретном измеренном месте.

Винты тахеометра в любом случае удобнее вращать пальцами. Без варежек и перчаток они чувствительней, но именно потому - сразу же и стынут, скрючиваются на морозе. Ходить с отражателем на вешке вроде бы теплее, но заезженные транспортом ледяные склоны не держат ног, регулярно норовя выскользнуть из-под них. Выручает лишь острие вешки, поневоле превращающейся в единственную опору.

Но работа есть работа. И мы её выполняем. У каждого она своя. У шоферов наших ( их двое, один за баранкой, другой отсыпается, затем они меняются) работа от которой трясёт, причём всех и сразу. Зимник – это не асфальт, а смерзшийся уплотнённый полуснег-полулёд. Смерзается он не всегда ровно: колеи и рытвины, тундровой кочкарник – всё чувствуется, ото всего потряхивает основательно и в самом прямом смысле. Конечно, дорожные службы направляют К-700 с утяжелителями на разглажку этих «морщинок», но всё везде не разгладишь, участки протяженные.

Известно, что зимний день короток, и едешь в основном в тёмное время. Свет фар подрагивает, выхватывая из темноты снежное, опустившееся на землю облако – дымчатый лес, окутанный, запорошенный мягким снегом, словно зависший между землёй и небом. Это очарование длится сотни километров - весь отрезок пути от Русского до самого Тагула. От Тагула же на север мимо Ванкора лес редеет, а сплошные заснеженные кусты на рассвете напоминают нежный розоватый пушок, покрывающий стылую землю. Чем ближе к Сузуну, тем меньше растительности, уже только отдельные розоватые пушинки остаются на пустынных, как голая простыня, пространствах. И вдруг весь снежный пушок исчезает. Впереди - только чёрные хилые скелеты-остовы одиноких лиственниц, да отдельные чёрные кусты, впившиеся в снежную равнину, как старые репьи. Безжалостный северный ветер – хиус махом сдул всю красоту…

Русское, Русско-Реченское, Тагул, Ванкор, Сузун – это одни из тех газонефтяных месторождений, из-за которых, собственно, в этой глухомани и появились зимники. В ночном мраке видны шевелящиеся красноватые пятна облаков над горящими где-то за горизонтом газовыми факелами. Их самих не видать, но отсветы в небе – дышат.

А оно здесь удивительное, северное! За вагончиками рабочего посёлка замечаю вертикально вонзающийся в небо фантастический свет прожектора. Оказывается, идёт снег. В темноте его не видно, но луч прожектора очень высок, и он в нём. Как в сказочном сверкающем воздушном столбе крутятся, сверкают, переливаются мириады сияющих серебром снежинок. Гигантский столб, протянувшийся из ниоткуда в никуда, порхающего и ликующего, живого снега! Абсолютно потрясающей красоты зрелище.

Не менее неожиданно выглядит здесь иногда и само солнце. Когда мы возвращались с Сузуна – самой северной части маршрута, оно было слева от дороги и напоминало собой неяркую ( щуриться не надо, глаза не режет) красноватую медузу с плоской, как бы обрубленной сверху тучами, головой и длинными, вьющимися до земли, щупальцами-лучами. Потом щупальца выпрямились, и светило стало напоминать собой кисточку-помазок для бритья. Но и это ещё не всё.

Вскоре солнце меж темной полосы протяженных вдоль горизонта облаков вытянулось в вертикальную струнку и обратилось в прямой, как колонна афинского акрополя, турмалиновый двухцветный кристалл – чем выше к небу, тем желтее, а чем ближе к земле, тем краснее. Нижняя часть постепенно скрылась за облаками, а верхняя – засверкала золотистой прозрачной короной, затем она закосматела, стала грязновато-жёлтой и, наконец, сгинула, захлебнувшись вздымающейся вечерней облачностью.

Перед отъездом с Тагула оранжевое утреннее солнце, будто на прощанье, вдруг разделилось по цвету надвое. Ровно на две половинки – как сердце. Левая половинка – ярко-арбузно-красная, а правая – не менее яркая, но жёлтая…

На Тагуле Алексей, которого всю дорогу мучили то изжога на всё вплоть до простой воды, то скачующее атмосферное давление, решил расслабиться, сходить в баньку. Сходил… Посидел в сухой, протопленной горячей парилке до изнеможения, пропотел и вышел сполоснуться. А воды нет. Никакой. Бойлер работает, греется, но в душевом кране – ни капли. Задумался мужик. Ключ от бани ему дал Альберт, наш «сокамерник» по вагончику, который приехал сюда на вахту. Значит, с него и спрос. В предбаннике возле большой емкости с набранной холодной водой – насос и кабель от него. Вилка кабеля лежит свободно, не вставленная в розетку, над которой строгая надпись «Не включать». Алексей – бывший военный топограф, человек дисциплинированный. Нельзя – так нельзя.