Оделась, причесалась. Вышла в сени. Дома никого. В рукомойнике воды до краев. Умылась. Одна дверь на улицу, другая в коровник. Просторно, чисто.

Дверца в воротах. Отворила — вышла в огороды. Огород невелик, но все, что нужно для дома, растет, цветет, зреет.

Прошла между грядок к плетню. Калитка в плетне. Вышла через калитку — лужок. На лужку девочка сидит спиной к Насте Никитичне, лет пяти. Головенку задрала, что-то шепчет, руками разводит. Настя Никитична немного в сторону подалась, чтоб в лицо девочке посмотреть. Оказывается, подмаргивать учится. Левым глазом моргнула, поглядела на лужок и пяткой по земле, осердясь, стукнула. Отсердилась, повздыхала, правым глазом моргнула. А лужок-то белым стал от ромашек. Другой раз моргнула — ромашки убрались, а вместо них часики вспыхнули алые, в третий раз моргнула — лужок незабудками заголубел.

Увидала девочка Настю Никитичну и говорит:

— А левым никак не получается.

Настя Никитична назад, в дом, в постель: «Так и есть, подорвала здоровье на госэкзаменах. И до врачей теперь далеко».

Потрогала голову — не горячая и не болит. Все же достала аптечку. Приготовила таблетку анальгина, пошла в сени за водой.

В окошко глянула. Улица. Колодезный журавль. Возле колодца бабушка Малинкина и еще одна женщина. Разговаривают. Ведра на коромыслах, вода через края поплескивает, полнехоньки ведра, все как полагается, да только бабушки сами по себе, в разговорах, а коромысла тоже сами по себе, на воздусях.

Проглотила Настя Никитична таблетку, пошла в свою комнату. Открыла чемодан с книгами и задумалась: что же делать-то?

К председателю пойти, сказать: так и так, свихнулась. Это ведь на весь институт тень кинуть, на все высшее образование. Вон до чего доучивают!

В зеркало на себя поглядела: Настя как Настя. Никаких признаков дурости не видно, но ведь коли одурел, так, наверное, и не углядишь ничего.

В дверь тихонько стукнули.

— Да! Конечно! Входите!

Вошла бабушка Малинкина. Махонькая, в белом платке, в паневе, расшитой кубиками, которые складывались в цветы кипрея. Бабушка была румяная, с черной косой из-под платка.

— Как спалось, девушка?

— Ни одного сна не видала.

— Умаялась вчера, да и сегодня бледна что-то. Пошли-ка яблочком утренним угощу.

— Спасибо вам за добрый прием! — Настя Никитична кинулась открывать другой чемодан.

— Все книги, книги! — заохала бабушка Малинкина.

— Да ведь чтоб других учить, самой нужно знать в сто раз больше.

— Это все так! — согласилась бабушка Малинкина.

Но во втором чемодане лежали не только книги. Здесь были плащ, лучшее платье и павлово–посадский набивной платок с кистями и с цветами по всему полю.

— Ба–а-тюшки! — всплеснула руками бабушка Малинкина. — Красота неземная.

Настя Никитична быстро подошла к своей хозяйке и накинула ей на плечи свой платок.

— Это вам подарок!

— Как же так-то? — изумилась бабушка Малинкина. — Чужой бабке — и на тебе! Нет, девушка! У тебя самой один.

— Но это подарок! И вам к лицу. Поглядитесь! — Настя Никитична взяла упирающуюся бабушку за руки, потянула к зеркалу.

— Годков бы сорок долой! — тряхнула бабушка вспрыгнувшей на лоб кудряшкой. — Ну ладно. Подарки любят отдарки.

— Что вы! Что вы! — Тут Настя Никитична спохватилась: — Простите, но мне имени вашего вчера не сказали.

— Зови баба Дуня.

— Баба Дуня, вы уж меня не обижайте.

— Кто ж тебя обидеть решится? Такую девушку обидеть — вовсе без сердца надо быть. Пошли-ка, душа хороша, за яблочком нашим.

Вышли в огород. Возле баньки, которую с первого раза Настя Никитична и не приметила, росла робкая, так и не ставшая деревом яблоня, а возле нее еще два куста, и оба терновые.

— Поздно вчера ты прибыла да усталая. Может, сейчас с дороги попаришься?

— А хорошо ли с утра? — обрадовалась Настя Никитична: вместе с усталостью, глядишь, и весь бред отскочит.

— Отчего ж нехорошо? Чайку попьешь и гуляй. Вечером-то не до бани будет. Гости обещали пожаловать.

Бабушка Малинкина отворила дверь в баню, в печи лежали березовые дрова, баня не топлена.

— Дело недолгое — печь истопить! — Бабушка набрала с яблони горсть скрюченных, пожухлых листьев. — Огневка завелась на моей ненаглядушке. Сейчас мы два хороша и устроим: печку истопим и яблоньку от заразы спасем! Ну-ка, огневка, гори огнем жарким!

Баба Дуня кинула листья в печь, дрова вспыхнули, загудело пламя.

«Может, с головой-то у меня все в порядке», — мелькнула у Насти Никитичны мысль.

— Нагни мне вон ту ветку! — попросила баба Дуня.

Настя Никитична нагнула ветку, бабушка сорвала маленькое, светящееся изнутри яблоко, подала девушке.

— Кушай!

Яблоко было спелое, сладкое.

— Райское?

— Нет, нет! Что ты! — замахала баба Дуня обеими руками. — Это нашего сорта! Это еще моя прабабушка на чистой белене прививала.