Многие крестьяне не могли, ввиду крайней нужды, нести повинности, и на помощь феодалам и властям приходил «смертный» правеж с нещадными наказаниями, продажей за бесценок «животишек» (имущества) и «последних кляченок». После этого что делать? Ложись да помирай! Или остается «по миру ходить с кольем». Даже приказчики, выбивавшие с крестьян подати и сборы, видели, что с них взять нечего. Один из них жаловался своему владельцу (1674 год):

«И всегды, государь, мне от них быть биту, потому что они скудны и бедны. Станешь править, а им взять негде, а хлеб не родился, а денег взять не на чем».

Владельцы и приказчики давали крестьянам, дошедшим до нищеты, особенно в весеннее время, ссуды хлебом «на семена и на емена». Приказчик стольника Безобразова объясняет цель подобных ссуд:

«Хлеб даем потому: чтобы ваша работа всякая не стала. А не дать хлеба — и работать будет некому».

Чтобы прожить, крестьяне шли в отход, в «батраки», на заработки. Нанимались на работу артелями. Обедневшие крестьяне переходили в категорию бобылей. Особенно много появилось их в годы Смуты: крестьяне, не в силах нести тягло, просили владельцев разрешить «на время пожить в бобылях». Одни бобыли пахали свою землю, работали на боярской пашне, но не вносили подати и платежи. Другие не могли и этого делать, не имели даже двора, «кормились меж крестьян работою», как «захребетники», «соседи и подсоседники» у других крестьян. Постепенно, по мере улучшения положения бобылей, их снова заставляли нести тягло в половинном или меньшем размере, а в конце концов и в полном объеме. По указу о подворной подати (1679 год) их приравняли к крестьянам. Но и после этого бобыли, как социальная категория сельского населения, продолжали существовать.

На севере Европейской России существовала категория половников, обычно из черносошных крестьян. За подмогу, ссуду они трудились в хозяйствах монастырей и зажиточных крестьян, отдавая им половину, две пятых, треть урожая.

Феодалы, особенно крупные, имели много холопов, иногда по нескольку сот человек (например, у бояр Н. И. Романова, Б. И. Морозова было по 300–400 человек). Это — приказчики и слуги для посылок, конюхи и портные, сторожа и сапожники, сокольники и «певчие ребята». Самостоятельного хозяйства они не вели, их полностью содержал владелец. Некоторые дворяне начали переводить своих холопов на землю, наделяли инвентарем, а те платили им оброк, исполняли барщинные работы, но в отличие от крестьян не несли государственного тягла. Однако податная реформа 1678–1681 годов уравняла тех и других. К концу века, по существу, произошло слияние холопства с крестьянством.

Средний уровень благосостояния русского крепостного крестьянства в XVII веке снизился. Сократилась, например, крестьянская запашка: в Замосковном крае на 20–25 процентов. Одни крестьяне имели полдесятины, около десятины земли, у других и того не было. А у зажиточных случалось по нескольку десятков десятин. У стольника Безобразова в кашинском владении были, с одной стороны, крестьяне безлошадные, не имевшие даже куренка; с другой — староста Ф. Опарин с братьями, владевший девятью лошадьми, двумя жеребятами, 1 2 коровами и другой скотиной. За особый оброк этот богатый крестьянин снимал у барина три пустоши и сенокос.

Зажиточные крестьяне довольно часто арендовали землю. А в качестве старост, приказчиков добивались привилегированного положения, прижимали односельчан, «подмеривали под себя» лучшие земли, перекладывали на бедняков тяжелые повинности. Они же брали на откуп господские винокурни, мельницы и др. Выходили в торговцы и промышленники, подчас весьма крупные. Из крепостных Б. И. Морозова вышли, например, ставшие подрядчиками-судовладельцами, а затем крупными солеторговцами и рыбопромышленниками Антроповы. А Глотовы, крестьяне князя Ю. Я. Сулешева из села Карачарова Муромского уезда, стали богатейшими купцами первой половины столетия.

Лучше жилось государственным, или черносошным, крестьянам. Над ними не тяготел дамоклов меч непосредственного подчинения частному владельцу. Но они зависели от феодального государства: в его пользу вносили налоги, несли разные повинности. Поскольку крепостническое землевладение охватило весь основной массив земель в центре и на юге Европейской России, черные земли остались только на севере с его малоплодородными угодьями.

Крестьяне в поисках денег на уплату податей, покупку промышленных изделий продавали хлеб. Их хозяйство тем самым устанавливало связи с рынком. Особенно это характерно для богатых сельских жителей. Например, в Поморье (север Европейской России) многие черносошные (незакрепощенные, государственные) крестьяне из русских, коми и др. продавали хлеб и другие продукты в городах, на торжищах, вели торговлю с Сибирью и заграницей. Эти сельские богатеи арендовали землю, эксплуатировали половников — обедневших, разорившихся односельчан, использовали труд наемных работников.

В уездах Нечерноземного Центра многие крестьяне, по отзывам иностранных купцов, промышляли выращиванием и продажей льна. Другие наживались на изделиях промыслов. Некоторые села становились, по существу, торгово-ремесленными центрами, городами. А богатые крестьяне выходили в купцы, промышленники. Таковы, например, Федотовы-Гусельниковы — черносошные крестьяне Устюжского уезда; Осколковы и Шангины из Коми-края. Все они разбогатели на торговых операциях с Сибирью. И таких было немало. Феодалы и казна получали с них большие доходы.

Процесс восстановления, возрождения затронул после Смуты и ремесло, промышленность, торговлю в городах. Здесь тоже начались сдвиги, не очень крупные и решительные по масштабам, но весьма все же заметные.

К середине столетия в стране числилось более двух с половиной сотен городов, а дворов в них, по неполным, правда, данным, — более 40 тысяч. Из них в Москве 27 тысяч дворов. Принадлежали они ремесленникам и торговцам (8,5 тысячи дворов), стрельцам (10 тысяч), боярам и дворянам, церковникам и гостям (богатым купцам).