Как истинный государственный муж, Мономах, действуя среди князей-соперников, всегда заботился об утверждении своих прав, о правильном освещении своих дел. Без лишней скромности он самолично написал знаменитое «Поучение», которое является отчасти мемуарами (где, как во всех мемуарах, автор заботится о выгодном освещении своей деятельности), отчасти конспектом для летописца, в котором перечисляются 83 похода Владимира в разные концы Европы. Его внимание к летописи, к тому, как будут показаны в книгах его дела, его законы, его походы современникам и потомкам, проявилось в том, что он ознакомился с летописью Нестора (писавшего при его предшественнике) и передал рукопись из Печерского монастыря в Выдубицкий, основанный его отцом. Игумен этого монастыря Сильвестр кое-что изменил в полученной книге (1116 г.), но это, очевидно, не удовлетворило высокого заказчика. Новая переделка была поручена Ладожанину.

В новгородской Остромировой летописи Мономаху импонировали три идеи: первая — законность приглашенного со стороны князя (каким являлся и он сам); вторая — князь появляется как успокоитель волнений, напоминающих киевскую ситуацию 1113 г. («…рать велика и усобица и въсташа град на град…», летопись 1050 г.); третья — приглашенный князь устраняет беззаконие («…и не бе в них правды…») и должен «рядить по праву». Мономах к этому времени уже издал свой новый Устав.

Созвучие летописи 1050 г. состоянию дел при Мономахе достаточно полное. О варягах, как таковых, здесь нет и речи; смысл несомненной аналогии, как мы видим, совершенно в другом. Однако поправки к рукописи Нестора (1113 г.), сделанные Ладожанином, носят явно проваряжский характер. Здесь мы должны упомянуть о сыне Мономаха Мстиславе, с именем которого А. А. Шахматов связывал редакцию 1118 г., создававшуюся под его надзором.

Все тяготение вставок в «Повести временных лет» к северу, все проваряжские элементы в них и постоянное стремление поставить Новгород на первое место, оттеснить Киев — все эго становится вполне объяснимым, когда мы знакомимся с личностью князя Мстислава Владимировича. Сын англичанки Гиты Гаральдовны (дочери английского короля), женатый первым браком на шведской, варяжской, принцессе Христине (дочери короля Инга Стенкильсона), а вторым браком на новгородской боярышне, дочери посадника Дмитрия Завидовича (брат ее, шурин Мстислава, тоже был посадником), выдавший свою дочь за шведского короля Сигурда, Мстислав всеми корнями был связан с Новгородом и Севером Европы. Двенадцатилетним отроком княжич был отправлен дедом в Новгород (1088 г.), а с 1095 г. он княжил непрерывно до отъезда в Киев к отцу в 1117 г. Когда в 1102 г. соперничество Мономаха со Святополком Киевским привело к тому, что Мономах должен был отозвать сына из Новгорода, то новгородцы послали посольство в Киев, которое заявило великому князю Святополку, хотевшему своего сына послать в Новгород: «Се мы, къняже, присълали к тобе и рекли ны тако: не хощем Святопълка, ни сына его». Далее следовала прямая угроза: «Аще ли дъве главе имееть сын твой — то посъли и, а сего (Мстислава) ны дал Вьсеволод (сын Ярослава Мудрого) и въскърмили есмы собе кънязь…» [423] .

«Воскормленный» новгородцами Мстислав имел прямое отношение к летописному делу. К аргументам Шахматова можно добавить еще анализ миниатюр Радзивилловской летописи. С момента приезда Мстислава в Киев в 1117 г. в этой летописи наблюдается большое внимание к делам Мстислава; иллюстратор посвящает миниатюры событиям из его жизни, появляется новый архитектурный стиль в рисунках, продолжающийся до смерти Мстислава в 1132 г. На протяжении этого времени художник использует символические фигуры животных (половцы — змея; свары и ссоры — собака; победа над соседом — кот и мышь и т. п.).

Очевидно, во времена Мстислава в Киеве велась особая иллюстрированная летопись Мстислава Владимировича [424] . Посмотрим теперь, как сказалось все это на изложении в «Повести временных лет» начальных эпизодов русской истории.

У нас нет никаких сомнений в том, что кругу лиц, причастных к переделке летописи Нестора в духе, угодном Мономаху, была хорошо известна новгородская летопись 1050 г. (доведенная с продолжением до 1079 г.). Князь Мстислав переехал, по желанию отца, в Киев в 1117 г. (и отсюда управлял Новгородом), а в 1118 г. была закончена переработка рукописи Нестора. Новгородская летопись была использована прежде всего потому, что там имелась неизвестная киевлянам легенда о добровольном призвании князей, созвучная призванию Мономаха в Киев в 1113 г. и избранию Мстислава новгородцами в 1102 г. Но, как мы выяснили, великий князь имел право обижаться на киевское боярство, отвергшее его в 1093 г. и два десятка лет не допускавшее к «отню злату столу». С этим связана вторая тенденция редакции 1118 г. — оттеснить Киев в начальной фазе истории русской государственности на второе место, заменив его Новгородом, и выпятить роль призванных из-за моря варягов. Редактору было важно дезавуировать киевские, русские, традиции.

Ладожанин ввел в текст летописи отсутствовавшее ранее отождествление варягов с Русью, как исконное. Автор летописи 1050 г. четко написал, что пришельцы с севера, варяжские и словенские отряды Олега, стали называться русью лишь после того, как они утвердились внутри Руси, в завоеванном ими Киеве. Ладожанин же уверял, что был варяжский народ «русь», вроде норвежцев, англичан или готландцев. На самом деле такого народа на севере Европы не было, и никакие поиски ученых его не обнаружили. Единственно, что можно допустить, это то, что автор принял за варягов фризов, живших в западной Ютландии (см. выше раздел «Источники»).

Приглядимся к тому, как под пером людей, подчиненных зятю шведского короля, рождалось отождествление шведов-варягов с русью.

1. Летопись 1050 г.:

2. Вторая редакция «Повести временных лет» 1116 г. (игумен Сильвестр):

3. Третья редакция «Повести временных лет» 1118 г.

В первоисточнике, в летописи 1050 г., речь идет о первом появлении варягов в Новгороде, о появлении самого этнонима и о том, что в городе в середине XI в. еще жили люди варяжского происхождения, называвшие себя варягами, что мы знаем и по «Русской Правде». Здесь все верно. Сильвестр, иронически относившийся к новгородцам (он издевался над обычаем мыться вениками в бане), внес в заимствованную им фразу совершенно иной смысл: Новгород стал называться Русской землей в те времена, когда появились варяги. Запись автора 1050 г. о том, что варяги и словене стали называться русью после того, как оказались в Киеве, и после того, как предводитель стал князем Руси, киевлянин Сильвестр повернул на Новгород: город, откуда пришли в Русь словене и находники-варяги, после завоевания ими Киева стал частью Русской земли. По существу это было верно, но выражена эта мысль была недостаточно складно. Автор 1050 г. сказал в своем месте точнее: «и отътоле прозъвашася русию». Ладожанин же устранил из текста и варягов и Новгород, объявив всю Русскую землю прозванной по варягам, которые будто бы еще на берегу Балтийского моря назывались Русью. Ладожанин довольно бесцеремонно обошелся с текстом Нестора в разделе о грамоте славянской, выкинув из него некоторые куски и дав свои примечания в том же проваряжском духе: