Философская и смешная, грустная и вместе с тем наполняющая душу трепетным предчувствием чуда, повесть-притча ташкентского писателя Сухбата Афлатуни опубликована в журнале "Октябрь" № 9 за 2006 год и поставлена на сцене театра Марка Вайля «Ильхом».
В затерянное во времени и пространстве, выжженное солнцем село приходит новый учитель. Его появление нарушает размеренную жизнь людей, и как-то больнее проходят повседневные проверки на человечность. Больше всего здесь чувствуется нехватка воды. Она заменяет деньги в этом богом забытом углу и будто служит нравственным мерилом жителей. Нет воды – и все меньше становится чести, доброты, совести. “Зло побеждает добро, потому что зло сильнее, умнее, красивее добра, – говорит Учитель. – Но происходит чудо, и зло оказывается в убытке». И чудо приходит – разрозненные буквы на стенах старой бани складываются в молитву, и на обезвоженное, иссохшее селение снисходит благодать – потоки воды, которые отныне навсегда изменят жизнь края к лучшему.
Сухбат Афлатуни
Глиняные буквы, плывущие яблоки
Повесть-притча
Алейг, Яхиль, Сардош, Марафлион, Вараам…
Уже почти все забыл, скребу затылок и не вспоминаю. Зачем ему нужны были эти буквы? Какую роль сыграла в этом женщина в желтой маске?
Кто-то из ангелов на небе это знает. А может, даже он не знает.
Юрудж, Шафхор, Барфаид, Осс, Кижжир, Юприхам, Форфур…
Каждый вечер, перед сном, я повторяю эти звуки. Иногда я зову семью, мы пьем воду и читаем эти записки. Дети зевают. Жена водит сухим платком по лицу. Где-то поют птицы, летучие мыши, сверчки.
Хукут, Ёриол, Катахтам…
1.
Он пришел к нам вместе с дождем. Мы все удивились, когда он пришел.
Но шел дождь, и мы решили, что приход этого человека – тоже добрый знак.
У нас ведь жизнь какая? От дождя – до дождя. Не нравится такая жизнь – до свиданья, за руку не хватаем.
Или, как русские говорили: “Пусть на твоей дороге скатерть валяется”.
Хорошо говорили, мастера слова. Только потом все состарились и стали друг друга хоронить. Нам не доверяли, вера у них другая, хотя зря – Бог один, они тоже так считают.
Если честно, у нас один бог, это – вода. Другого нам природа пока еще не придумала.
Теперь – попрошу: закройте глаза.
Закройте, не бойтесь, ничего плохого не сделаю. Для рассказа нужно. Закрыли?
Дерево!
Дерево, яблоня: серая, как камень, можете все ветки ощупать – ни листика. Может, вы еще какое-нибудь яблоко от него захотели? Забудьте. Я уже вспотел одно и тоже всем повторять: нет, нет, нет у нас воды. От этого и яблок нет. И если у вас в кармане еще и стакан спрятан, выбросите лучше. У нас не любят тех, кто со стаканами ходит. По-нашему это называется: “умничать”.
Устали представлять себе дерево? Это только начало.
Дерево стоит, сухое и беспомощное.
У него четыре главные ветки и несколько подчиненных. На одной главной ветке сидит Золото и смотрит на небо через бинокль, в котором нет ни одного стеклышка. Стеклышки давно отправились в отцовские очки, их туда кузнец из соседнего села вместо треснутых приделал. Но без этих стеклышек бинокль тоже работает. Он теперь как замочная скважина в двери у Председателя, только лучше. В двери только одна скважина, и сквозь нее на небо не посмотришь, а тут – вот тебе небо, подсматривай на здоровье.
Золото разглядывает небо, пытаясь найти на нем что-нибудь интересное. Дождь, например. Вы знаете, такие облака есть: на вид ничего особенного. А подплывают – такой дождь начинается, что вся школа бежит чайники и ведра набирать. В суматохе можно даже подраться от радости, в мокрой глине поваляться.
Веткой выше висит клетка с беданой*. Клетка замотана платком, чтобы бедана не хотела из нее уйти, не портила себе о клеточные прутья крылья и другие части птичьего тела, сидела внутри и распевала задумчивые, лиричные песни. У нас в селе эту птицу очень уважают.
Пропускаем две ничем не знаменитые ветки и попадаем на последнюю.
На ней висит радио, похожее на клетку с беданой. Когда-то радио умело петь и передавать полезные новости. Теперь оно только шуршит – как осенний виноградник, после того, как с него срежут все недоклеванные птичьей жадностью гроздья.
И, наконец, наверху, к тому месту, где обрезанный ствол трется о шершавое небо, прибита вертушка. Ей, конечно, кроме ветра, ни до чего другого дела нет. Ну, этого богатства у нас просто горы: постоянно что-нибудь дует.
Пока я буду рассказывать, вертушка будет крутиться. В один момент, конечно, перестанет, но я об этом тут же вам громко скажу: смотрите, вертушка! И вы посмотрите.
А пока – тыр-тыр одно от нее, никаких других впечатлений.
Золото поет какую-то взрослую песню и болтает ногами, как спортсмен.
“Тип, тип-тип”, — подпевает ему из-под платка бедана. Всем хочется пить.
К этому дереву он вначале и подошел.
Лил дождь. Дерево, наглотавшись его, стало черным. Клетку с беданой чьи-то шустрые руки успели унести, а радио еще продолжало качаться и передразнивать своим шипеньем дождь.
Он посмотрел наверх, где под самым ливнем гордо крутилась вертушка.
Потом он сделал несколько шагов, удивленно обходя чайники, ведра и кастрюли, которыми было заставлено все пространство. Люди ловили в них дождь
У него не было зонта, и ливень делал с ним все, что хотел.
Брюки, в которых он приехал, уже давно намокли; то же самое сделали и трусы. У человека с мокрыми трусами, даже если они намокли не по его вине, лицо виноватое.
Кроме этого, на лице у него было много воды. Она текла по лбу, просачивалась сквозь брови и бежала вниз, используя нос в качестве желобка.