Папа пошел добывать добавку. Я же именинница. А Леник сказал, что я обнаглела от своего дня рождения. Завидует. Вот уже папа гордо возвращается с компотом, и показываю Ленику язык, чтобы не воображал.

Леник смотрит на меня, потом вдруг берет нож.

Не обычный, столовский, которым ничего не разрежешь, а такой…

И смотрит, и лицо у него сразу другое. А мама с папой ничего не замечают, папа про футбол свой, мама сахар мешает. Мама! Мамочка! Не слышит. Шепчу: «Леник, миленький, не надо… Леник, ты же мой родной братик, не надо!..»

…Труп был найден в озере на вторые сутки вначале жертве были нанесены множественные ножевые раны женщина оказала сопротивление затем была утоплена ведется следствие.

— Ген…

Не знаю, сколько спала. Холодно, зубы стучат. И запах крови, не могу. Откуда?

Солнце ушло, все серое. Уже на середине озера.

Краем глаза замечаю, блеснуло что-то на дне лодки.

Нож!

Нож. Нож. Тот самый. Быстро смотрю на Генку. Чтобы он не заметил.

Молчит, смотрит.

Понятно. Господи, какая я дура! Поверила… Кому поверила?

До берега далеко, нет... Схватить нож, броситься на него? Пока не ждет.

Или ждет? Ждет. Главное, не смотреть на него. Не смотреть.

— Гена… Ген!

Молчит. Не смотреть. Только не смотреть.

— Гена, я все поняла. Слышишь, я все поняла.

Молчит.

— Сколько они тебе за меня… А? Говори. Гена, я не виновата. Ну не молчи… Ни в чем! Ни в чем, все пере… проверили. А у меня сын…

Молчит. Или в воду? Не доплыву. Время потянуть! Может лодка… хоть какая-нибудь, Господи!

Нет. Никого.

Чувствую спиной, как он наклоняется.

Все.

— Лен, гляди, какая чайка прикольная!

И наушники из ушей достает.

Улыбается. Один мне протягивает:

— Хочешь? Арс переписал, что ты отобрала. Классные такие… «Ты помнишь, плыли в вышине-е…» Ты, че с тобой? Лена! Лена, ты че?

— Бренди еще хочешь?

Накрыл меня курткой.

Помотала головой. Погладила его щеку:

— Хомяк…

Еще трясет.

Пристроился рядом. Небо в лицо.

— Спинку вот здесь погладь… Да. Нет, выше. Хорошо. Отпускает. Так там еще… в бутылке?

— Ну. Дать?

— Нет, не надо. Не злишься, что их выбросила?

— Наушники?.. Ладно. Старые уже были.

— Ген… Это уже не спинка…

Вода не холодная. Солнце. Пожарная вышка под водой. Все прозрачно, как мягкое стекло. Церковь, луковка в тине, крест, все шевелится. Мелкие рыбы.

Кажется, что внизу идут люди. Гена говорит, только раз в год здесь такая вода.

— Вода, — Генка вытирает меня, волосы, руки, — я читал, она как человек. Чувствует, соображает… Живое существо, короче.

Подгребаем к недостроенной вилле. Крыша в черепице. Окна пустые. По берегу носится овчарка.

— Это Герда, — говорит Гена. — Наши ее иногда подкармливают, а то сдохла бы.

— «Наши»?

— Ну. Серега, Саныч. Спасатели. Ты их тогда видела… Герда! Герда!

Швыряет на берег сверток. Вот откуда кровью воняло, из свертка. Собака бросается к нему, тощая, с отвисшими сосками.

— Подплывем к берегу?

Генка мотает головой:

— Не подпускает. Охраняет. Этот ее олигарх уже два года сидит. Жена, топ-модель местная, уже к другому, а эта сучка все ждет его.

Герда возится со свертком, мотает его по траве.

— А кувшинки при нем тут посадили. Нож дай.

Плеск воды. Плывет рядом, срезает.

— На, держи…

Мокрые желтые цветы. Мокрая рыжая шерсть на Генкиной груди.

— Ген, не надо желтые.

— Почему?

Кладет мне на колени еще порцию, с них капает.

— Потому что.

Притягиваю его мокрую голову к себе.