* * *

Странная и, может быть, не совсем уместная аналогия.

...В самом начале Гражданской войны в России, во время знаменитого «Ледяного похода» (первого кубанского похода Белой Добровольческой Армии) в апреле 1918 года, когда насчитывавшая какие-то пять-шесть тысяч человек Добровольческая Армия пыталась взять штурмом Екатеринодар, который защищали более чем пятнадцать тысяч до зубов вооруженных «красных» войск, и хотя и ворвалась в него, не смогла его взять, ее вождь, генерал Лавр Георгиевич Корнилов, был убит во время этого отчаянного, самоубийственного штурма. С гибелью вождя истекающая кровью Добровольческая Армия прекратила все попытки штурма, а армия, насчитывавшая в своих рядах после штурма только три тысячи бойцов против шести тысяч — два дня назад и обремененная, в общей сложности, тремя тысячами раненых, отступила от города. Раненые были оставлены в одной из пригородных станиц «под честное слово» видных большевистских комиссаров, ранее взятых в плен и вскоре отпущенных на свободу, но несколькими днями позже почти все они вместе с оставленными для ухода за ними докторами и медсестрами были зверски убиты, растерзаны, уничтожены. Чтобы не оставлять на поругание «товарищам» тело вождя, отступавшие белогвардейцы забрали его с собой и тайно, ночью, в присутствии ограниченного количества специально отобранных участников захоронили генерала в чистом поле, в нескольких километрах от немецкой колонии Гначбау, тщательно разровняв и замаскировав могилу. Думали, вернутся позднее и перезахоронят своего вождя по-человечески.

Но «товарищи», шедшие по пятам за остатками Добровольческой Армии в бессильных попытках добить ее, уничтожить, все же каким-то собачьим чутьем своим пронюхали, разузнали про тайную могилу. Они выкопали труп, раздели его донага, привезли в Екатерино-дар, долго возили его по улицам, глумясь и избивая мертвое тело, обливая его дегтем и перьями, мордуя, пока оно не превратилось в бесформенный кусок мяса, а потом бросили его на городской свалке. Но, не успокоившись на этом, вновь отыскали изуродованный труп, который уже местами обглодали собаки, сожгли его, а пеплом выстрелили из пушки...

Несколько неуместная аналогия. А может, и не совсем неуместная....

1918 и 1943 годы. И там, и там одна и та же Армия — Красная, одно и то же чувство — торжество победителей, выраженное одним и тем же образом. Только в 1918 году были отцы, а в 1943 году — уже их дети. Отцы глумились над трупом, дети — над еще живым человеком...

Хотя, если бы генерал Корнилов попался в лапы «товарищей» живым, вряд ли бы его участь была иной...

* * *

Внешний вид бойцов бригады поражал немцев своей, как они говорили, «дикостью». Альфред Розенберг так писал об инспекции бригады начальником отдела пропаганды 2-й танковой армии Феликсом Деккером: «У Деккера была возможность осмотреть все батальоны. Четыре батальона носят старую немецкую форму. Остальные батальоны выглядят как дикая банда...»

Кстати, противопартизанская операция «Цыганский барон», незадолго до этой инспекции проведенная в брянском лесу германским Вермахтом с привлечением крупных сил русских полков и батальонов, а также всей Русской Освободительной Народной Армии и закончившаяся разгромом больших сил «партизан» и очищением лесов и коммуникаций перед Курской битвой, по некоторым данным, получила свое название в честь командующего РОНА Бронислава Владиславовича Каминьского. Так его однажды язвительно назвал один генерал Вермахта, намекая на внешний вид солдат РОНА, один из полков которого он инспектировал во время подготовки к намечавшейся операции. Внешний вид выстроенного перед ним полка произвел на него ужасающее впечатление. Солдаты были сплошь одеты в какое-то рванье и обноски, обуты в дырявые сапоги (между прочим, подошвы к ним были привязаны телефонными проводами), а то и в самодельные, сплетенные ими самими лапти, некоторые были вообще босиком. Генералу, гладко выбритому, пахнущему одеколоном, в новеньком, чистом, выглаженном его денщиком генеральском кителе и брюках-галифе с широкими двойными красными лампасами, в начищенных тем же самым денщиком до зеркального блеска мягких хромовых сапогах, в черных тончайших лайковых перчатках, которые генерал, несмотря на жару, не снимал из брезгливости, — так вот, этому самому генералу полк показался похожим на цыганский табор. А командующий этой армии, в простом мундире без каких-либо других знаков отличия, кроме «щитка» на левом предплечье с символикой РОНА, несколько мешковатый и немного сутулый, безо всякой офицерской, не говоря уже о генеральской, немецкой, тевтонской выправке, как раз и был предводителем этого «цыганского табора» — «цыганским бароном». А так как его «табор», его армия должны были играть в предстоящей операции главную, ударную роль, то и всю операцию назвали несколько по-хамски: «Цыганский барон».

* * *

Если же учесть, что положение с немецкими поставками обмундирования бойцам РОНА тоже было «диким» (и это самое мягкое определение, которое можно подобрать), так как, можно сказать, никаких таких поставок в РОНА вообще не было, то вполне понятно, почему бойцы РОНА произвели на Деккера такое впечатление. Да, солдаты РОНА выглядели в глазах чистеньких, «отглаженных» и гладко выбритых немцев как дикая банда: одеты кто во что горазд — в рванье и тряпки, обуты в лапти (!), а то и просто безо всякой обуви. Это «прихвостни», находящиеся «на содержании у фашистов», за плечами у которых вся завоеванная Европа с огромными запасами одежды и обуви. Одна чешская обувная корпорация «Батя» чего стоит.

Но и немцы, приводившие и цитировавшие это изречение Деккера, и советские историки и «историки», которые «подхватши упавшее было знамя» и теперь вслед за немцами, смакуя и глумясь, взахлеб повторяют эти строки, сами того не понимая своей национал-социалистическо-коммунистическо-большевизанствующей сутью, что, приводя эти свидетельства, они не грязную печать навечно пришлепывают бойцам РОНА — они тем самым поют гимн Русской Освободительной Народной Армии, ее поразительно высокому боевому духу, ее доблести и стойкости.

Почему? А ларчик открывается просто. «Прихвостни», «бандиты» воевать в лаптях, а тем более босиком — не будут. Никогда не будут.

«Прихвостень», будучи в лаптях или босым, первым делом вместо того, чтобы — в бой, пойдет к тому, у кого он и является «прихвостнем», и потребует, добьется (допросится, выклянчит, вымолит — вставляйте любое слово, кому какое больше нравится), чтобы тот его сначала обул, одел и накормил. И «хозяин» (а немцы были очень хорошими хозяевами, и не только были, но и есть, и будут очень хорошими хозяевами; просто у немцев такой менталитет, не могут иначе) этого «прихвостня» сначала обует, оденет, кусок сала с хлебом даст (бросит, швырнет, ткнет — вставляйте любое слово, какое вам больше нравится), а уж только потом пошлет на смерть, в бой! Иначе он не будет хорошим хозяином. То есть немцем.

«Бандит» же, будучи в тех же лаптях или босым, первым делом не в бой пойдет, а грабанет кого-нибудь, у кого есть обувка, потом... — нет, потом опять не в бой. Потом он опять грабанет еще кого-нибудь, у кого есть одежка. Потом... — опять не угадали, опять не в бой. Потом «бандит» грабанет еще кого-нибудь, у кого есть «шамовка» какая-нибудь и, желательно, с самогоночкой, с «первачком». А там, после «жрачки», с самогоночкой, глядишь, и на «любовь» потянет. И уж только после всего этого — в бой. И то должны быть два обязательных условия. Первое: если в бой этот пинками будут гнать да сзади заградотряд с пулеметами выставят. А второе: если будет надежда в том бою еще чего-нибудь пожрать да выпить — «скондрыбачить».