Когда мужики увидят Деда Мороза, они подумают что это какой-то клоун с фальшивой бородой и в грошовом костюмчике напрокат. Они подумают, что Дед Мороз пришёл разводить жителей коммуналки на деньги, и вышвырнут его за двери. Или, что еще хуже, побьют его, как они поступают с непрошеными гостями. Всё же, я думаю, что Дед Мороз никогда не зайдёт в коммуналку. Очень всё сложно и запутано у жителей коммуналки. Легче всего пойти в трёхэтажный дом, где во дворе богато украшена пушистая ёлка и нет алкашей на кухне. Возможно даже, там Деду Морозу предложат переночевать. Отдохнуть. Наберут ему горячую ванну и нальют стакан горячего чая с коньяком. Дед Мороз будет сидеть возле камина и рассказывать о своих приключениях в Лапландии до поздней ночи. Дети из трёхэтажного дома подружатся с Дедом Морозом, и он полюбит их. Он будет прилетать к ним каждый год, избегая беззубого чёрного смрадного рта коммуналки. А где я предложу ему переночевать? У нас нет камина. У нас есть батарея. Станет ли Дед Мороз рассказывать о своих приключениях, сидя у горячей батареи? Сомневаюсь.

Одиссея продолжается

Дед моего деда был конюхом. И дед мой был конюхом, и отец мой стал конюхом. И был бы им до конца дней. Да и я бы, наверно, стал конюхом. Но цыгане, которые проходили через наше село ночью, увели всех лошадей. Тогда отец стал пахарем. И я стал пахарем. А кроме того, Владимир Ильич научил отца пить вино. И не просто пить, а хлебать его с утра до вечера. Владимир Ильич — это наш бывший почтальон, который получает военную пенсию и ни в чём себе не отказывает. Обычно они встречаются с батей в восемь утра на сельской площади возле автобусной остановки и идут на точку к еврею. Еврей наливает им вино по два рубля за стакан.

Еврей Ёся держал свой буфет во дворе и назвал его Старая Крепость. По вечерам он делал леечки и в свободное время ходил продавать их на базар.

Всё село знало еврея Ёсю. Он наливал в долг и спил ни одного крепкого мужика-пахаря в нашем селе.

Один раз я пришёл к жиду и сказал ему, чтоб он бате больше не наливал ни капли. И пригрозил ему кулаком, чтоб закрепить уговор.

Но он мне так зубы заговорил. Такие анекдоты рассказывал и про жизнь свою болтал, что я только стоял, глупо улыбался и голову чесал. В итоге он уговорил меня пойти к ним на обед. В мире есть два типа евреев: те, которые живут как свиньи и не смотрят в доме за порядком, и те, которые фанатично относятся к чистоте и не позволяют, чтоб даже пылинка проникла в их дом.

Ёся и его семейство принадлежали к первому типу евреев. В доме у них воняло. На подоконнике стояла целая уйма маленьких кружечек и стаканчиков с копейками. А весь пол был покрыт рваными чеками и исписанной бумагой.

— Жена не разрешает мне пить! — сказал Ёся. — Мы нальём водку в бутылку из-под минеральной воды и сядем себе за стол. Только ты, когда будешь пить, не должен морщиться.

Я проглотил наживу, и мы сели выпивать. Жена его — престарелая маразматичка, замотала голову полотенцем и вызвала Ёсю в коридор для разговора тет-а-тет.

— Зачем ты привёл его в дом! — кричала она. — А если он нас обворует! Думаешь, он не знает, что мы прячем золото под ванной?!

Я сидел себе и наливал водку. Закусывал жареной рыбой. Если бы я не знал, что Ёся алкаш, то в жизни не пошёл бы к нему.

— Ты молодой красивый парень, — сказал мне Ёся. — Что тебе надо в селе? Езжай в город! Тебе тут ничего не надо. Езжай в город и ищи работу там!

Не помню, как так вышло, но к вечеру я уже стоял на безлюдной пригородной остановке с клетчатой сумкой. Поднимая за собой пыль, вдалеке мчался старый автобус, который меня сюда доставил.

Пить мне нельзя. Ей-же-ей нельзя. Напрочь память отшибает, и сразу желания ненормальные возникают! Я очень разозлился на Ёсю. Хотя потом, немного протрезвев, подумал, что, может, и нечего на него злиться. Ведь он тоже со мной пил. И, наверно, я сам и решил уехать из села.

Да вот только в карманах у меня совсем не было денег. Только пол пачки сигарет и спички.

Я шёл по лиману в город и по дороге увидел одно укромное местечко, где можно было заночевать. «Раздобуду завтра деньги на билеты и вернусь в село», — подумал я.

Голова моя разламывалась, и мне жутко хотелось спать. Я достал из сумки олимпийку и заснул на ней. Ночь была жаркая. Ни единого облачка. На лимане светили только звёзды. Неподалёку было болото, там квакали лягушки. Где-то далеко завывала собака. Я сразу уснул.

Проснулся я очень рано. Едва-едва занимался рассвет. Еще были звёзды видны. Шумели сверчки, и неподалёку возились люди. Я забрался на холм и увидел: цыгане, приехавшие на машинах и мотоциклах с колясками, водружали огромный шатёр в поле. Мужчины натягивали канаты, а женщины распаковывали мелкие вещи. Везде бегали дети. Очень много детей. И один пацан, заметив меня, показал пальцем и что-то прокричал остальным. Все обернулись в мою сторону, и я увидел, как пара молодых цыган пошла ко мне. Сбежав с холма, я спрятался в камышах. Притаился. Ничего серьёзного. Я бы уложил этих цыган. Они — худые и такие на лица смазливые. А у меня ладони — что твоя самая большая сковорода. Просто связываться не хотелось. И что они от меня хотели?

Не их ли предки похитили у моего батяни всех лошадей в селе? Сразу за лиманом просыпался город. Город на реке. В центре города — набережная. Румыны и молдаване с прилегающих сёл постепенно стекались на велосипедах к главному базару.

— Стоять, сука! — скомандовал мне кто-то сзади.

Я испугался и замер на месте. Сердце у меня гулко забилось. Как дикая птичка в руках живодёра. Я стартанул с места и как побежал! Бегаю я быстро! Очень быстро…

Но тут из кустов мне дали подножку, и я упал, ободрав колени и ладони о грунтовую дорогу. Я даже видел эту проклятую вытянутую ногу. Меня взяли за шкирку и подняли двое. От них воняло, как от бомжей. Третий, вероятно, тот, который крикнул «стоять», поднял мою клетчатую сумку и начал рыться в ней.