Но Эйзенхауэр никогда не произнес такого слова. Он отказывался комментировать решение суда — не его роль; и он утверждал это с такой же твердостью, с какой настаивал, что постановления суда для каждого "обязательны". Он сказал Хазлетту: "Я настаиваю на главной цели. Надо уважать Конституцию — то есть толкование Конституции Верховным судом, — иначе будет хаос. В это я верю всем своим сердцем — и всегда буду поступать соответственно"*50. Была большая разница между этой фразой и изречением Президента Эндрю Джексона: "Джон Маршалл принял свое решение, теперь пусть он его проводит в жизнь". Но это было далеко и от утверждения, что с моральной стороны Браун был прав. Эйзенхауэр упустил историческую возможность стать моральным лидером нации. Фактически до событий в Литл-Роке* в 1957 году он почти не играл ведущей роли в разрешении острых социальных проблем того времени.

[* Для подавления выступлений негритянского населения были использованы войска.]

Из внешнеполитических проблем, с которыми Эйзенхауэру пришлось иметь дело летом 1954 года, наиболее серьезной и долговременной был Вьетнам. На конференции, созванной в Женеве, Америку представлял Битл Смит. Дьенбьенфу был уже позади, коммунисты затягивали переговоры, а Вьетмин* после победы перегруппировал свои силы и подготовился к наступлению на французов по всему району дельты во Вьетнаме. Что особенно расстроило Эйзенхауэра — пораженчество французов или отказ англичан сотрудничать, сказать трудно. Австралия и Новая Зеландия сообщили Даллесу о своем желании присоединиться к региональному союзу. На пресс-конференции 5 мая Эйзенхауэр заявил: "...мы никогда от этого не откажемся" — и дал указание принять срочные меры по созданию СЕАТО*51.

[* Вьетмин — определение, применяемое американцами к вооруженным отрядам вьетнамских коммунистов.]

Между тем панические настроения в связи с войной нарастали. Французы убедили себя в том, что китайцы стоят на пороге интервенции. На случай, если она произойдет, французы хотели иметь гарантию немедленного и массированного американского вмешательства.

Даллес подливал масла в огонь. Он считал, что китайская интервенция во Вьетнаме будет "эквивалентна объявлению войны Соединенным Штатам". Он советовал Президенту немедленно провести через Конгресс резолюцию, которая наделяла бы его полномочиями дать отпор возможному вмешательству китайцев, причем в любой форме, какую он посчитал бы подходящей. Эйзенхауэр сказал Даллесу (цитируется по записи, сделанной Катлером): "Если мне придется испрашивать полномочия у Конгресса, то я никогда не буду просить о половинчатых мерах. Если ситуация действительно серьезно осложнится, придется объявить войну Китаю; возможно, будет нанесен удар и по России". У Даллеса перехватило дыхание после такого заявления. Затем Эйзенхауэр отверг идею одностороннего американского вмешательства в Индокитай, сказав, что "никогда не допустит, чтобы Соединенные Штаты пошли в Индокитай в одиночку". Вернувшись к тому, с чего начал, Эйзенхауэр сказал: "Если США начнут войну против коммунистического Китая... не должно быть никаких половинчатых мер или акций мелкого масштаба. Военно-морские и военно-воздушные силы должны будут нанести удар всей своей мощью, используя новейшие виды вооружений и нанося удары по аэродромам и портам в континентальном Китае"*52.

Пригласив к себе начальников штабов различных родов войск, он объявил им, что нанесение атомного удара по Китаю неизбежно повлечет за собой вступление в войну России; поэтому, если Соединенные Штаты будут вынуждены начинать с превентивного удара, нанесен он должен быть одновременно и по России, и по Китаю. Глядя прямо на Рэдфорда, Эйзенхауэр произнес что-то вроде: "Предположим, Россия побеждена. Я хочу, чтобы вы подумали над возможностью такой ситуации дома. Допустим, вы одержали такую победу. Что же вы будете делать с ней? Перед вами откроется громадное пространство от Эльбы до Владивостока... растерзанное и разрушенное, без правительства, без коммуникаций, просто пространство, на котором умирают от голода и бедствий. Я спрашиваю вас, что будет делать цивилизованный мир с такой ситуацией? Повторяю, победа может быть лишь в нашем воображении"*53.

Кроме ведущихся в Вашингтоне общих разговоров об атомных ударах прессе становились известны рекомендации Объединенного комитета начальников штабов и Совета национальной безопасности. На пресс-конференции репортеры поинтересовались у Эйзенхауэра, каково его отношение к превентивной войне. Он ответил: "Я не верю, что такая война может быть; и, честно говоря, я бы не стал слушать всерьез никого, кто стал бы говорить о такой войне". На чем базировался такой ответ — на моральных соображениях или на военных расчетах? Эйзенхауэр продолжал: "Мне кажется, когда термин сам по себе является нелепым, нет никакого смысла вдаваться в его дальнейшее обсуждение"*54.

Сингман Ри прилетел в Вашингтон, чтобы сообщить Эйзенхауэру: наступил момент для нанесения решительного удара по коммунистам. "Позвольте предупредить вас, — ответил Эйзенхауэр, — если война начнется, она будет ужасной. Атомная война разрушит цивилизацию. При наличии такого вооружения, каким мы располагаем сегодня, война немыслима. Если Кремль и Вашингтон когда-либо вступят в войну друг с другом, то о последствиях просто страшно подумать. Я даже не могу их себе представить"*55.

К счастью, паника по поводу войны в Индокитае так же быстро улеглась, как и возникла. Китайцы не вмешались. Они не видели в этом необходимости, так как вьетнамцы продвигались вперед своими собственными силами, и правительство Ланиеля в Париже находилось в шатком положении.

12 июня правительство Ланиеля пало при незначительном перевесе голосов: против — 306, за — 293. 18 июня премьер-министром Франции стал Пьер Мендес-Франс, который победил, потому что обещал заключить мир в Индокитае до 20 июля. В частной беседе он сказал Смиту, прилетевшему из Женевы в Париж, что он, вероятно, встретится с Чжоу Эньлаем. Смит энергично настаивал не делать этого, подозревая, что французы могут уступить по всем пунктам. Ни он, ни Даллес, ни Эйзенхауэр не хотели участвовать в подготовке в Женеве соглашения о капитуляции. Поэтому Смит возвратился в Соединенные Штаты, а статус американской делегации в Женеве был понижен до положения "наблюдателя".

Между тем Черчилль и Иден прибыли в Вашингтон; в числе обсуждавшихся с Эйзенхауэром вопросов — ситуация во Франции и ратификация Договора о Европейском оборонительном сообществе. Ланиель твердо выступал за ратификацию договора, а Мендес-Франс колебался. Окончательное голосование по этому вопросу было неизбежным. Без ЕОС невозможно было дать ход программе перевооружения Германии. Чтобы как-то повлиять на исход голосования во Франции и в Англии, Эйзенхауэр поручил Ноулэнду провести через Конгресс резолюцию, одобренную единогласно, которая давала полномочия Президенту принимать любые меры для "восстановления суверенитета Германии и оказания ей содействия с тем, чтобы она вносила свой вклад в поддержание мира и безопасности". Другими словами, если Франция и Англия не поддержат создание ЕОС, американцы помогут немцам самим заняться собственным перевооружением — вне рамок общеевропейской армии, но внутри НАТО и в качестве полноправного партнера.