Коун будто угадал его мысли.

— Обстоятельства складываются не в вашу пользу, Вилли, — сказал он. — Пока полиция не разыщет шаха, вы единственный свидетель. Вы последний, с кем он встречался, перед тем как исчезнуть. Вы и Лилиан.

— Не трогайте Лилиан.

— Это не ваша забота, Вилли. Думайте о себе. Постарайтесь припомнить все, что вам известно о шахе. Ведь не только о лошадях вы с ним говорили.

— Честное слово, о лошадях. Шах — знаток. О своем прошлом он мне ничего не рассказывал.

— А о любовницах? Вилли покачал головой.

— Нет. И знаете что, инспектор? Я могу поклясться, что Бен Аюз не давал наркотик этой Магде из кордебалета. Она или все выдумала, или…

— Что?

— Лилиан говорила, что ей эта женщина не нравится. Что она когда-нибудь… — Вилли задумался. Ему не хотелось говорить Коуну о подозрениях Лилиан. И он, выдержав паузу, сказал уклончиво: — Она не наша, эта Магда.

— Как это понимать? — спросил Коун.

— Она пришла к нам из Лиги. Из этой, как ее, Ассоциации борцов. Там ведь сейчас не только старые девы. Магда сказала, что в Лиге у нее произошел крупный скандал. Что уход ее к нам — месть. Мы не допытывались, в чем там дело. А Лилиан сказала мне: “Вилли, это шпионка. Можешь мне поверить”. Я посмеялся. Теперь же не знаю, что и думать.

Коун встал. Сообщение Вилли показалось ему любопытным. Но он зевнул и сказал, что у Кноуде просто больное воображение. Насчет Магды инспектор выразился более определенно и заметил, что суда ей не миновать. Да и самому Вилли надо призадуматься.

Из клуба инспектор ушел не сразу. С полчаса он опрашивал служащих. Но ничего существенного не узнал. Кроме того разве, что шах, выйдя из клуба, свернул направо. Направо — значит, к “Ориону”.

Впрочем, подумал Кноуде, это ровным счетом ничего не означало.

Алиса Кэрри, проводив Коуна, вернулась в комнату и распахнула окно. Потом недолго постояла, положив руку на спинку стула, на котором сидел полицейский инспектор, отошла к зеркалу, поправила волосы. В зеркале Алисе была видна часть улицы и угол дома Броуди. Из-за угла показался старик. Он прошелся возле дома, затем решительно пересек улицу. Алиса поняла, что Броуди собрался идти к ней. И тут же услышала звонок.

— Нам надо поговорить, — сказал Броуди, входя в комнату. Алиса молча указала ему на стул.

Резко запахло спиртным. Женщина поморщилась. Визит этот удивил ее. Она догадывалась, что приход старика связан с посещением полицейского. Последнее было понятно. Инспектор выполнял свой долг. Он искал убийцу. Ему нужны были свидетели. Все это было просто, как апельсин, и Алиса отнеслась к расспросам Коуна, как к важному и необходимому делу. Но зачем явился этот красноглазый старый пьяница?

Алиса привыкла уважать старых людей. Этот не вызывал иных чувств, кроме отвращения. Она была уверена, что жизнь Броуди была соткана из мелкой лжи и пакостных поступков по отношению к своим ближним. Коун мог бы поколебать эту уверенность. Но он умолчал о прошлом Броуди. Поэтому старик ни на что, кроме молчаливого презрения, не мог рассчитывать. С этого он и начал разговор.

— Вы можете презирать меня, — сказал он, пьяно ухмыляясь. — Это ваше личное дело. Мне наплевать. Считайте меня дерьмом. Полицейский тоже решил, что я — дерьмо. Даже выпить со мной не захотел. Подумаешь, цаца. А вы знаете, кем был Броуди до войны?

Алиса пожала плечами. С нее было достаточно того, что она сейчас знала.

— Что вы на меня уставились? — спросил Броуди. — Я еще не настолько пьян, чтобы ничего не соображать. Кстати, есть у вас виски? Нет? Ну, конечно. В добропорядочных семействах этот напиток не пользуется спросом. Мы живем в эпоху процветания. А много вы получаете в своем магазине? Почему вы не выходите замуж?

— Идите вон, — негромко сказала Алиса.

— Уйду, — буркнул старик. — Но сначала мы с вами побеседуем. Когда я был моложе, то умел говорить с красивыми женщинами. Теперь я не сплю по ночам по другим причинам.

— Идите вон, — повторила Алиса.

— Но-но, — сказал старик, пристально разглядывая Алису. — Выгнать меня вы еще успеете. А инспектор сидел у вас долго. И у него приятное лицо. Умные глаза. Такие глаза не смогут предать, скажете вы. Сколько вам лет? Двадцать пять? Тридцать? В этом возрасте пора уже кое-чему научиться. Осторожности хотя бы.

— Я не хочу с вами говорить.

— Захотите. Я сделал глупость, что не пришел раньше. Но кто мог знать, что он появится? Я понимаю: вы глупы и наивны. Вы мыслите прямолинейными категориями и за деревьями не видите леса. А в лесу прячутся чудовища. И они сожрут глупую Красную Шапочку. Разве вы не видите, что живете в мире ряженых? Разве не понимаете, что на маскараде лучше не открывать лица? Кому нужна ваша правда? Вы — анахронизм. Полицейский заходил только к вам и ко мне. Наши дома расположены близко к перекрестку. Наши окна глядят на то место, где был убит полицейский. Мы с вами возможные свидетели. И нам надо договориться об идентичности наших показаний. Может быть, еще не поздно…